«Лежу на нарах и думаю: где моя Галинка?». Читаем лагерные письма Юрия Севидова жене

ФУТБОЛ
ДЕНЬ ПАМЯТИ

Редкое интервью известного футболиста «Спартака» 60-х обходилось без журналистского вопроса: «А как вам сиделось в тюрьме?». Ответ поражал иронией: «Поначалу, конечно, было непривычно. А потом ничего, втянулся…»

…6 февраля 1965 года 23-летний футболист Юрий Севидов женился на 19-летней Гале Маховой, дочке парижского дипломата. А спустя семь месяцев после свадьбы, вечером 18 сентября, он, повздорив с Галей, рванул на «форде» в компанию футболиста Миши Посуэло и его подруг. На Котельнической набережной дорогу перебегал старичок. Юрий включил поворотник… через секунду на капоте его машины лежал 62-летний академик-ядерщик Дмитрий Рябчиков. Он сломал бедро. Но в больнице врач-практикант дал старику наркоз – у того сдало сердце.

20 сентября в Тарасовку приехал «черный ворон». За Севидовым. Пять месяцев он провел в тюрьме. Суд тянулся неделю, с 12 февраля. «Учитывая личность погибшего», срок дали громадный. Десять лет.

В июне 1966 года Севидова сослали в Кировскую область, в Вятлаг, в тайгу. Потом был лагерь в Бобруйске. А в конце сентября 67-го его перевели в Гродно на вольное поселение. Из своих десяти лет Севидов отсидел четыре. Подробности – в его письмах к жене Галине Михайловне и ее воспоминаниях.

БУТЫРСКАЯ ТЮРЬМА, КОНЕЦ 1965 ГОДА

«Дорогая Галинка, здравствуй! Девонька моя, очень по тебе соскучился. Даже начинаю забывать твои милые черты. Кажется, что я просто видел тебя очень давно и во сне. Вообще у меня впечатление, что сижу в тюрьме черт знает сколько. Всю жизнь. И из этого проклятого Бутыр-холла никогда уже не выйду. Жду суда как праздника, потому что увижу тебя. Ложусь и встаю с мыслью: «Как там мой Галчонок?». Господь наказал меня только за одну мысль изменить тебе. Не знаю, почему я поехал к этим девкам, вероятно, сошел с ума. Если можешь, прости меня.

Гнетет постоянное чувство голода. Питание здесь – даст фору Дахау. Ну, ничего, скоро уеду в лагерь, там будет легче».

– В Бутырке Юра сидел в одиночной камере, – вспоминает Галина Михайловна. – Первые два месяца мы о нем вообще ничего не знали! Его подозревали в шпионаже. Юрик сбил академика, который занимался ракетным топливом. А у моего – иностранный «Форд» (его помог достать мой папа), и в тот день испанец Миша Посуэло зазвал Юру к себе: «Мне девчонки хорошее вино привезли из Италии…» Юра совсем чуть-чуть выпил. Ему через пять минут сказали: «Юр, там наш товарищ у Большого театра стоит. Съездишь за ним?». Только он вернулся – другого в аэропорт надо везти. Он же на машине – вот всех и развозил. В девятом часу вечера появился дома. Я на него обиделась. Он: «Ты мне не веришь?!» – и опять к ним. В это время академик и вышел на Котельническую набережную…

Видела и этих девчонок. Их всех вызвали в суд. Юрочку я простила, он мне прямо в суде сказал: «Галя, очень я виноват перед тобой». А Посуэло ко мне в дом пришел: «Галя, какая помощь нужна?». Я говорю: «Верни мне Юрку. Не сможешь? Ну, тогда все остальное – это просто слова».

В ноябре нам через адвоката разрешили передать Юрочке теплый спортивный костюм. В камере было очень холодно. В Бутырке на свидание давали буквально 5 минут. Придешь – а там под прицелом автоматчиков за огромным общим столом сидит много людей – говорят, кричат, половину Юриных слов не слышно. Суд прошел – его угнали на пересылку. На железных путях – прямо на рельсах – на Красной Пресне здание стоит. Туда привезут – и жди, пока сформируют полный вагон.

БУТЫРСКАЯ ТЮРЬМА, КОНЕЦ 1965 ГОДА

«Галенька, очень тебя прошу, всех моих «друзей» гони в шею (кроме Витька). Они уже довели меня до тюрьмы.

Что касается футбола, то, как ни тяжело, но признать надо, что в футбол мне больше не играть. Работу я найду. Правда, жизнь будет не такой в материальном отношении, как раньше, – но ничего, проживем как-нибудь.

Очень тебя прошу, учись хорошо. Пианино ни в коем случае не бросай».

– Витька – это Виктор Суздалев. Я жила в доме на Первой улице Строителей на четвертом этаже, а в квартире над нами жил друг Юры – Витя. Юре я сначала зимой 63-го привиделась – я шла вся замерзшая, красная – ну, прямо Дед Морозик маленький. Он мне помог затащить в лифт детскую коляску с ребенком сестры. А в мае в нашу 52-ю школу на бал Витька привел Юру – и познакомил нас. Витя у нас на свадьбе свидетелем был.

Юрик и мой дедушка хотели, чтоб я поступила в Гнесинку. Мне в Юрину квартиру на улицу Телевидения пианино перевезли. Юрочка просил: «Сыграй!». И я играла ему прелюдии Рахманинова, мелодию из «Серенады Солнечной долины». Я год готовилась, занималась сольфеджио с преподавателем… А потом думаю: нет, не пойду туда. И сдала экзамены в юридический. Юра мне потом из Вятлага написал: «Что ж ты со мной не посоветовалась? Взяла и поступила в другой вуз!».

КРАСНАЯ ПРЕСНЯ, ВЕСНА 1966 ГОДА (НА ПЕРЕСЫЛКЕ, ПЕРЕД ОТПРАВКОЙ В ВЯТЛАГ)

«Галинка, как я рад, что увидел тебя, какая ты у меня красивая, а главное — милая, милая. Когда я смотрю в твои глаза, мне кажется, что я лечу куда-то и забываю сразу все свои несчастья. Срок, конечно, большой, но я уверен, что вернусь раньше. Будет амнистия.

Роднуля, держись! Мы будем еще очень счастливы. Я вылезу из кожи, а обязательно выйду в люди. Ты знаешь меня, на такую тему зря болтать я не буду.

Галчонок, немного о деле. Пришли мне в лагерь бандеролью английские книги. Первая книга: К. Н. Качалова «Грамматика английского языка» и «Справочник-ключ к упражнениям по грамматике». Вторая: «Разговорник по английскому языку», третья: «Для занимающихся английским языком самостоятельно» и несколько сказок на английском языке для 7—10-х классов».

– Гена Логофет все учил итальянский язык, а мой говорил: «Зачем итальянский-то? Надо учить английский!». Генка регулярно ездил на курсы, а Юре было некогда – и он еще на воле начал учить сам по учебникам. А попал на зону – сказал: «Чтоб мозгам не сыреть – буду учить язык!». Посылки с едой можно было отправлять три раза в год, а бандероли – хоть каждый день. И я ему в Вятлаг кучу книг и учебников посылала (а под книги, глядишь, и шоколадку положу: очень сладкое любил). В огромном киоске, в начале улицы Горького, у метро «Охотный ряд» можно было достать «Daily Mirror». Еще Гиля Хусаинов, который жил в нашем доме, привозил иностранные журналы: его Любаня мне даст парочку – я Юре пошлю. Когда вышел, он уже много разговорных фраз знал.

«Говоришь, что хочешь взять еще свидание. Мне очень тяжело, что из-за меня ты должна плакать и унижаться. Не надо, Галя. Еще я не хочу показываться тебе в таком виде: желтый, грязный, небритый! Да ты просто разлюбишь меня! Вот приеду в лагерь, побреюсь настоящей бритвой – и приезжай».

– А из лагеря написал письмо моей маме: «Елена Александровна, я к вам обращаюсь как к матери. Галка – еще девчонка, маленькая, молоденькая, ей кажется, что она меня любит. Но десять лет! Поговорите с ней: пусть она оформит развод, чтобы я не мучился, что не даю ей свободу». А потом пишет мне из Вятлага – такой счастливый: «Мне Елена Александровна ответила: «Вы с Галочкой – семья. Значит – всё вместе!»

ВЯТЛАГ, ЛЕТО 1966 ГОДА

«Роднуля, спасибо за Ремарка! Удивлен, что ты заинтересовалась футболом. Мне здесь не до него. Будешь посылать посылку, пошли блок сигарет с фильтром».

– Я футболом заинтересовалась из-за него. Писала ему, кто как сыграл. Но не очень-то расписывала: это цепляло его за сердце. Он там футбол видеть не мог. И футбол ему снился. Ножки у него во сне «работали»: раз, побегут ножки, забивают. A потом он в Вятлаге играл. В выходные. Сан Саныч ему из Минска мячи присылал.

Юра Ремарка любил, по «Трем товарищам» обмирал! Но потом пишет: «Ты почитай этот отрывок у Ремарка! Как это трудно – обратно наверх подняться». – «Э-э-э, – думаю, – больше я тебе, Юрочка, Ремарка слать не буду. Он на тебя плохо действует…»

Сигареты ему доставала болгарские – «Родопи». Он, когда в одиночке сидел, курить начал. Два пальца, которыми сигарету держал, аж желтые были! Но ничего, отмылось потом все.

Считаю каждый день и не дождусь 1 октября, когда приедет моя королева. Приезжай быстрей, Dolly. Я жду тебя, Dolly. (Это я пою на наш мотив.)

Галчонок, у меня перемены. Я теперь работаю помощником нарядчика (Гарринчи). Очень много пишу. Утром с 6 до 10 пишу рапорты, приказы и вечером с 17 до 22 – то же самое. Ну, а днем разные мелкие дела».

– У Юры было много пластинок. С одной из них Луи Армстронг пел свою знаменитую «Hello, Dolly». Нам очень нравилась эта песня.

А Гарринчей нарядчика прозвал Юра – ноги у него были колесом…

ВЯТЛАГ, ОКТЯБРЬ 1966 ГОДА

«Галенька, родная, ты пишешь, что получишь денежки и вышлешь бандероль. Маленькая моя, ты, наверно, совсем сидишь без денег? Даже нет на бумагу. Почему ты не сказала мне? Немедленно продай что-нибудь из моих вещей, что еще можно продать.

– Юра своим родителям писал: «Помогите Галке! Сохраните ее для меня!». А у свекрови еще был второй сын – Олег. Он учился в институте и его жена – тоже. Свекровь привозила мне продуктовые наборы. Денежки какие-то оставляла, но говорила: «Ой, Галочка, сейчас уж не могу тебе побольше помочь: у нас два студента». – «Ничего-ничего, – отвечала я, – мне много не надо. Мне бы только Юре отправить посылку». Я пошла работать в школу рабочей молодежи секретарем. Зарплата – 50 рублей. Я тогда свои парижские платья продавала. Мне девочки говорили: «Ты что?! Такая классная вещь!». Да, мне, говорю, сейчас ничего не надо!

«Галюшка, работы по горло. Скоро праздники, и меня как председателя совета коллектива заставляют «собирать» праздничный концерт. А людей в самодеятельность затянуть очень тяжело. К нам сейчас едет целый ряд комиссий, и мне приходится подчищать свои ведомости. А поздно вечером ложусь в постель и вспоминаю о своей Dolly. Ты знаешь, я здорово очерствел, меня уже почти не трогают чужие страдания, и я не умиляюсь при виде детей. Но когда я вспоминаю наши встречи, то мне становится чертовски жаль тебя. Мне-то ладно, но за что тебе досталось такое?

Снег у нас вдруг растаял, а я уже ходил в валенках. Хорошие валенки — мне их Жучкин достал. Вот бы увидела, умерла со смеху. Элегантность – здесь главное!

Ну, Ваше Величество, Ваш преданный (только не от слова предатель) слуга на этом кончает писать. Целую ваши ножки».

– Юра собирал праздничный концерт: Маяковского читал, а кто-то плясал, кто выбивал чечетку, кто приблатненные песенки пел. Приеду на свидание – а Юра мне давай петь: «Колесо Фортуны повернулось, и теперь вот я сюда попал…»

Жучкин – это кладовщик. В Вятлаге валенки давали по блату – только тем, кто ехал на лесоповал. Но Жучкин решил подарить футболисту Севидову настоящие, толстые, здоровые валенки. Телогреечку. Штаны ватные. Шапку-ушанку.

Юра однажды разговор подслушал. Начальник лагеря говорит Жучкину: «Ты что ж это, Жучкин, натворил? Хвост у лошади отрезал!» – «Кисточек нет! Мне белить нечем!» – «Белить ему нечем? Коню хвост попортил!» – «Отрастет!» – «Ничего не знаю – чтоб к утру хвост стоял!».

БОБРУЙСК, МАРТ 1967 ГОДА

«Галинка, родная, наконец я имею возможность написать тебе. Уехал я из Вятлага 10 февраля. В Москву меня не повезли, а повезли в Ярославль. В общем, намучился.

Вчера я приехал в лагерь в Бобруйск. Лагерь ужасный, но через неделю или две его переведут в другое место на постоянное время (здесь сейчас все временное, спим в каких-то складах)».

БОБРУЙСК, 19 ИЮНЯ 1967 ГОДА

«Галенька, женуля моя родная, сегодня я получил твое письмо от 14 июня. Галка, я просто потрясен. Не могу поверить, что я действительно буду отцом. Счастлив как мальчишка. Все думаю: вдруг она ошиблась, мне просто не верится. Ну, первым делом, как только я опомнился, начал высчитывать – по моим подсчетам, ты должна родить где-то в начале февраля (11 февраля 1968 года у Севидовых родится сын Саша. – Прим. ред.).

У меня будет маленький!!! Мальчик. Я уже гадал здесь у одного цыгана! Он мне сказал точно, что мальчик, но и девочка – тоже хорошо!».

– Я еще в Вятлаг ездила, надеялась, что будет ребенок. Юрка даже раздобыл у кого-то конверты и писал мне: «Видишь, какой карапуз на конверте?..» Но там бог не дал. А из Бобруйска я в майские праздники сразу Сашку привезла. Там был кирпичный дом: внизу администрация, а мы на свидание на второй этаж поднимаемся. Кровать, газовая плита, чайник алюминиевый, тазик, кружка, охранник нам ведро воды принес, постель нам дали. Спортивный костюм на Юре, спортивный костюм на мне. По сравнению с Вятлагом – Европа!

БОБРУЙСК, 20 СЕНТЯБРЯ 1967 ГОДА

«Галинка, сегодня ровно два года, как я за решеткой! И представляешь – сегодня же был суд на поселение. Не хотел бы я еще раз в жизни пережить такой день, волновался ужасно – больше, чем на суде в Москве. Но все прошло легко, и меня отпустили в Гродно. Свобода! Правда, относительная, но свобода».

ГРОДНО, 20 ОКТЯБРЯ 1967 ГОДА

«Галинка, сберкнижку привезет мой папа. Как только получишь 400 рублей, сразу выезжай. Захвати пластинки, а также черный костюм (бабочку-ленту) и ботинки пары 2—3 (черные какие-нибудь обязательно). Родная, надеюсь, что числа 25—26-го ты будешь здесь. До встречи. Крепко целую. Твой Юрик».

– В Гродно Юра приехал за мной к поезду. Мы отметили нашу встречу тут же – в привокзальном ресторане. Как это все шикарно было для нас!

Квартиру Юре не дали. Сказали: «Чтобы здесь прописаться, из московской выписывайтесь!». И мы сняли номер в гостинице. Совсем другая жизнь у нас пошла.

На Новый год ему дали от завода профилакторий на два места. Юра на заводе оборачивал трубы химволокном. Стеклянные колючки врезались в тело, попадали под кожу – и она ужасно чесалась. Саныч про это узнал – приехал, похлопотал: «Ну, что ж у вас Юрка на таких работах, когда при заводе футбольная команда есть?». Тут его и взяли играющим тренером.

Звонит мне в Москву 10 февраля: «Ты еще не родила?» – «Нет, говорю, еще топаю». А в семь утра меня повезли. Потом я ему звоню: «Юра! Я из больницы не выйду! Сына должны вручить только отцу!». И он приехал в Москву! С мамой. С немецкой коляской.

Мы уже не тосковали так. Я к нему с сыном два лета ездила – Сан Саныч помогал снимать в Гродно комнатку. Ванная! Вода горячая! Потом Юра стал приезжать потихоньку – нет-нет, да вырвется на недельку. Это было, конечно, очень рискованно… Саныч билеты брал, выписывал ему какие-то «командировки» в Москву. Ох, как Юрке домой хотелось!

…А под Новый год, в декабре 69-го, по телефону мне позвонил: «Все! Решилось! Решилось! Освобожден! На свободе!».

В СВАДЕБНОМ АЛЬБОМЕ У МОЛОДОЖЕНА СЕВИДОВА – ВОРОХ ОБЯЗАННОСТЕЙ… И НИКАКИХ ПРАВ