Форвард «Филадельфия Уорриорз» Том Мешери: Первым русским в НБА был я!
В жизни всегда есть место неожиданным открытиям. Еще полгода назад
я был уверен, что первым российским игроком в сильнейшей лиге мира стал
Сергей Базаревич в 1994-м. Пока случайно не наткнулся в Интернете на
историю Тома Мешери. Отличный сценарий для голливудского байопика из нее
бы получился!
- Да-да, именно я был первым русским в НБА, - приветствовал меня Том.
Не думал, что нам удастся встретиться так скоро. Но вот – тихий спальный район Сакраменто, скромные апартаменты одного из местных таунхаусов. И мощный, рослый, улыбающийся старик напротив с роскошными гусарскими усами. Я думал, что бывшие звезды НБА богаты как Крез. Но нет – вышедший на пенсию учитель литературы, экс-одноклубник самого Уилта Чембрлена, не обладает богатствами царя Мидаса.
- В наше время мы за год зарабатывали столько, сколько нынешние игроки за матч, - улыбается Том. – Но мне нисколько не обидно.
Мешери приглашает в уютную гостиную. Она же – библиотека (сейчас нечасто встретишь большой книжный шкаф с томами Достоевского, а не с последними романами Дэна Брауна на полках). Она же – мастерская. Небольшая выставка икон приковывает взгляд.
- Это моя супруга Мэлори рисует. Я-то писатель, она – художница, - не без гордости за жену поясняет Том. – Не подумай, мы не слишком религиозны. Но Мэл нравятся православные иконы. И она отлично их копирует.
«ОТЕЦ ВОЕВАЛ В АРМИИ КОЛЧАКА»
- Том, как ваш русский? – я не мог не задать этот вопрос.
- О, я отлично все понимаю. Но говорю с трудом, - виновато улыбается Мешери. – Не хватает практики. Зато моя сестра знает русский в совершенстве.
- И так, как вышло, что первый россиянин, попавший в НБА, родился в Китае и вырос в Америке?
- Эта история началась в 20-х, - погружает меня в рассказ о своей жизни Том. – Мой отец – Николай Мещеряков – был царским офицером. В Гражданскую войну воевал за белых в армии Колчака. Красные теснили их все дальше на Восток, и когда исход борьбы стал ясен, отец перебрался в Харбин, в Манчжурию. В ней осело почти 200 000 русских. Там папа и познакомился с моей матерью. Если бы не революция, они бы никогда не пересеклись. Мама была дворянкой, дочерью Владимира Львова – известного в то время человека, депутата Госдумы, члена Временного правительства. А одним из ее дедов был сам Алексей Константинович Толстой. Не случись войны, как простой офицер мог встретить женщину из такого рода?
- Судьба.
- Определенно. Там же, в Харбине, в 1938 году я и родился. Мама работала в консульстве США и помогла сделать отцу американскую визу. Он первым отправился в Сан-Франциско, чтобы подготовить все к нашему переезду. Мы должны были плыть следом, но буквально за пару дней до отъезда началась война. Японцы оккупировали Харбин, и на шесть лет мы с матерью оказались в концентрационном лагере около Токио.
- Страшная вещь в то время.
- Японцы не были столь жестоки, как немецкие фашисты. Я плохо помню
то время, ведь был совсем маленьким ребенком. Но с нами обращались
хорошо. Еды, конечно, не хватало, но рис всегда давали. С пленными
мужчинами там не церемонились, но женщин и детей не трогали.
По-настоящему страшно было в последний год войны, когда американцы
постоянно бомбили город. Мы отсиживались в бункерах, но с сестрой
подглядывали на улицу через маленькие окошки-амбразуры
- И все же, война кончилась.
- Да. В Сан-Франциско к отцу мы перебрались не сразу – только через пару лет. Мама плакала, когда они, наконец, увиделись. Наверное, в какой-то момент она подумала, что этого уже не случится.
«ЖАЛЬ, ЧТО НЕ ПОПАЛ НА ОЛИМПИАДУ В РИМ»
- Как Томислав Мещеряков превратился в Тома Мешери?
- Так решил отец, - продолжает Том. – В начале 50-х в США набирало силу анти-коммунистич
- И что, никто не знал, что вы родом из России?
- Да знали, конечно, - смеется Мешери. – Я ведь плохо говорил по-английски. Да и одевались мы не так, как местные. Мама еще долго шила нам одежду по харбинской моде – в школу я ходил в коротких штанишках. Да только обижать меня быстро перестали. Я был крупным ребенком. Сильным. Любому школьному «быку» мог надавать по шее.
- Английский выучили быстро?
- За пару лет. Дети быстро схватывают все новое, да и отец настаивал на том, чтобы я освоил язык. Понимал, что в Россию мы не вернемся. Мама же, наоборот, старалась нам с сестрой прививать русский. Водила в православную церковь, внушала, что нельзя отрываться от корней. Сестра слушалась, я – нет. Мне хотелось поскорее стать настоящим американцем. Я ведь и в баскетбол пошел играть именно поэтому.
- Уже тогда мечтали об НБА?
- Не сразу, - вспоминает Том. – У меня неплохо получалось – в
выпускной год я попал в символическую сборную лучших школьников США.
Потом повторил этот успех в качестве студента. Черт возьми, да меня чуть
не взяли в национальную команду на Олимпиаду-1960 в Рим! До сих пор
злюсь на тогдашнего тренера команды Пита Ньюилла за решение оставить
меня дома. А о том, что попаду в НБА, убедился где-то на
третьем-четверто
«У ЧЕМБЕРЛЕНА БЫЛО БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ»
- И так вы попали в команду к самому Уилту Чемберлену.
- Удивительный баскетболист! Я горд, что мне довелось провести с ним плечом к плечу в одном клубе несколько лет. Уилт был приятным человеком и моим близким другом. Хотя журналисты любили рисовать из него монстра – заносчивого и высокомерного типа…
- Так Чемберлен сам любил хвастаться, что переспал с 20 тысячами женщин. Тут и рисовать ничего не надо.
- Это он на публику играл, - смеется Том. – Конечно, как все великие атлеты, Уилт был честолюбив. Но колоссальное внимание к своей персоне его утомляло. Так что с журналистами Чемберлен порой и правда был грубоват, за что те платили ему взаимностью. Поверьте, я знаю его с другой стороны – как приятного и доброго парня.
- Когда виделись с Чемберленом последний раз?
- Года за три до его смерти в 1999-м. Посидели, поужинали в ресторане… Чемберлен ушел неожиданно – до сих пор не верится, что его уже нет. У Уилта было большое сердце. Жаль, что оно так рано не выдержало…
- Исторический матч против «Никс» в 1962-м, когда Чемберлен набрал 100 очков, вы, конечно, помните в деталях?
- А как же, - расплывается в улыбке Том. – Начнем с того, что мы проводили его не на домашней арене «Уорриорз» в Филадельфии, а в небольшом зале в городке Херши неподалеку. Команда бесплатно там тренировалась в межсезонье и за это мы пару матчей в году устраивали на местной площадке – в благодарность. Встреча с «Нью-Йорком» была не слишком интересна болельщикам – «Никс» на тот момент считались чуть ли не худшей командой лиги. Вот и решили провести ее в Херши. Так что на арене в тот вечер даже репортеров не было! Ну, может один-два из местных. Парадокс…
- Как получилось, что Уилт пошел на рекорд?
- Это был его день! Результативность Чемберлена всегда поражала, но в тот вечер после трех четвертей он набрал 80 очков. С этого момента вся команда стала играть только на него. Тренер «Никс» дал установку закрыть Уилта, фолить на любом нашем игроке, едва тот получит мяч. В итоге мы ухитрялись пасовать Чемберлену из-за боковых линий через всю площадку. Еще нюанс – Уилт всегда кошмарно бил штрафные. Его процент попаданий за карьеру безумно низкий – что-то около 40. Но в тот день он забил 28 из 32 мячей с линии! Казалось, он просто физически не мог промазать.
- Думаете, никому не удастся превзойти этот результат?
- Уверен! Да, Кобе как-то набрал 81 очко. Но имейте в виду – когда мы играли с «Никс», еще не было трехочковых. Сейчас, теоретически, легче показывать высокую результативность – особенно с хорошим дальним броском. Но баскетбол изменился. Лучшие игроки Лиги – тот же Брайант, Джеймс, Дюрант – набирают в среднем по 30 очков за матч. В наше время 40-45 считалось чуть ли не нормой. Просто теперь клубы больше внимания уделяют обороне и командной игре.
«МЕНЯ НЕ ЗРЯ ЗВАЛИ «БЕШЕНЫМ»
- Правда, что вас прозвали «Бешеным русским»?
- Было такое, - поглаживает усы Том. – У меня был буйный темперамент. Чего-чего, а драться я любил. Меня ударишь раз – я двину в ответ дважды. Да так, что мало не покажется. За что регулярно получал нагоняй от судей и нередко отправлялся на лавку за перебор фолов. Помню, устав ругаться на арбитров по-английски, я как-то выматерился на русском. И… мне тоже дали фол. «За интонацию», - пояснил рефери. Слов-то он все равно не понял.
- Выходит, вы были этаким «тафгаем» от баскетбола?
- Можно сказать и так, - смеется Мешери. – В наше время хватало парней, которые вступались за партнеров поменьше и послабее. Кулаками объясняли соперникам, что их обижать нельзя. Тем более, я изначально больше внимания уделял защите. Нет, бросок у меня тоже был хороший! Но понятно, что в атаке солировал Уилт. Потом пришел Рик Бэрри и мяч стали часто отдавать ему. Я лучше боролся на подборах, часто делал «дабл-даблы», за что меня и позвали на Матч всех звезд в 1963-м. Поверьте, я был хорошим баскетболистом! Моя майка даже висит под сводами домашней арены «Уорриорз» в Окленде.
- Финал Олимпиады 1972 года видели?
- Разумеется! Что могу сказать? Американцы сделали две главные ошибки. Первая – оставили без опеки Ивана Едешко. Видимо, не поверили, что он сможет отдать пас через всю площадку прямо в руки Александру Белову. Но как можно недооценивать соперника в такой момент? Мы ведь проиграли не потому, что Белов забил из-под кольца. Если бы сборная США была заведомо сильнее, разница в счете к тому моменту составляла бы не одно очко, а куда больше. Значит, советские парни тоже что-то умели. Одни Беловы чего стоили - они бы стали звездами в НБА, не сомневайтесь. А наши этого так и не поняли до последних секунд, и это вторая ошибка. А вся последующая истерия с отказом от серебряных медалей… Глупо это. Проигрывать тоже надо уметь.
«ОТЕЦ С ДЕТСТВА ПРИВИЛ ВКУС К ПОЭЗИИ»
- Как вышло, что после окончания карьеры вы стали школьным учителем, а не тренером?
- Ну почему же, тренером я тоже поработал – в студенческой команде «Каролины», - улыбается Том. – Только у меня не было к этому таланта. Во-первых, не хватало терпения – если у подопечного что-то не получалось, я был готов скорее покрыть его трехэтажным матом, чем грамотно объяснить, что именно он делает не так. Во-вторых, я не видел ситуацию на площадке в целом, не умел планировать грамотную стратегию. Работа ассистентом давалась лучше – пару сезонов я был помощником Ленни Уилкенса в «Портленде». Но когда в 1974-м его уволили, а с ним и весь тренерский штаб – моя жена сказала «Стоп». Дети подрастали, а бесконечные переезды нас к тому времени слишком утомили. Я завязал с баскетболом, перевез семью в город Траки, где открыл книжный магазин… Но бизнес быстро наскучил и я подался в учителя.
- Какой предмет вели?
- Английскую литературу. Специально отучился для этого в школе искусств Университета Айовы. Кстати, своим ученикам я и из русского кое-что подсовывал. В основном, прозу Пушкина, Достоевского. Не потому, что сам родом из России. А потому, что считаю - вся современная литература держится на двух столпах – классических произведениях английских и русских авторов.
- Вы же дальний родственник Толстых. Читали его труды в оригинале?
- Увы, нет. Но вот стихи на русском читал много и часто. У нас поэзия в крови! – поднимает палец Том. – Отец с детства прививал интерес к литературе, заставлял учить Пушкина и Лермонтова. Авторы Серебряного века, вроде Есенина и Маяковского, нравились мне меньше.
- Помните что-нибудь наизусть?
Том, задумавшись на пару секунд, вдруг с акцентом, но бегло и без запинки начинает читать:
- Я вас любил, любовь еще, быть может
В душе моей угасла не совсем.
Но пусть она вас больше не тревожит,
Я не могу печалить вас ничем.
Я вас любит безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим.
Я вас любил так искренне, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
- Какие строчки! – восторженно продолжает Мешери. - И это Пушкин написал в 23 года! В том возрасте, когда люди готовы убить за женщину, он смог смириться и отпустить возлюбленную. Нет, так умеют чувствовать и писать только русские.
- Вы тоже?
- С Пушкиным мне, конечно, не сравниться, - вздыхает Том. – Но не писать я не могу. Все свободное время провожу у печатной машинки. Выпустил два сборника новелл, в ноябре выйдет третий. Там, кстати, есть и про Россию.
«ДУШОЙ Я – РУССКИЙ»
Мешери достает из рабочего стола солидный толстый фолиант с рукописью. Бегло перебирая пальцами, находит и вытаскивает нужную страницу. Заголовок: «Валерию Диеву».
- Это мой двоюродный брат. Оказалось, у меня в России есть близкие родственники! - смеется Том. – Я впервые приехал в вашу страну в 2007 году. Провел несколько месяцев в Санкт-Петербурге и в Подмосковье. Кстати, очень быстро вспомнил русский – сразу начал все понимать, а ближе к концу поездки даже стал сам свободно говорить. И уж точно не чувствовал себя иностранцем, хотя все для меня было совершенно новым и непривычным. Ну, кроме кухни. Обожаю русские блюда! Мне жена и здесь регулярно готовит щи.
- Диев – это тот самый Диев?
- Именно! Он играл в ленинградском «Спартаке» еще при самом Валерии Кондрашине! Мой кузен, - гордо поднимает палец Том. – Валера и пригласил меня в Петербург шесть лет назад, на Мемориал Кондрашина и Белова. Немало стопок мы выпили на их могилах.
В эссе Мешери выхватываю взглядом строчки:
«Я погружался в язык неизведанной страны, вознося хвалу тренеру и игроку и их команде, которые победили мою сборную на Олимпиаде-1972».
- «Мою сборную». Вы все-таки, прежде всего американец?
- Да, - не раздумывая, отвечает Том. – Сердцем и мыслями. Но душой я – русский. И очень этим горжусь.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Том МЕШЕРИ (Томислав Николаевич МЕЩЕРЯКОВ)
Родился 26 октября 1938 в Харбине (Китай)
Амплуа – тяжелый форвард. Рост – 201 см. Выбран под 7-м номером на драфте НБА-1961 командой «Филадельфия Уорриорз» (ныне – «Голден Стейт Уорриорз»).
Выступал за «Филадельфия Уорриорз»/»Сан-Ф
Первый россиянин и первый игрок, родившийся в Китае в истории НБА.
ФАКСИМИЛЕ
Всем российским баскетбольным болельщикам привет из Америки от первого россиянина в НБА Тома Мешери, Томислава Николаевича Мещерякова. Надеюсь, в НБА появится еще больше российских игроков, и что я в скором времени вновь посещу страну, которой принадлежит моя душа.
ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ
Новая книга Тома Мешери («Sweat») выйдет только в ноябре. Но кроткое эссе из своего очередного сборника Том подарил «Советскому спорту». Отрывок, посвященный визиту Мешери в Россию в 2007, вы можете прочитать уже сейчас.
Кубок Кондрашина и Белова, осень 2007
Валерию Диеву
Когда посреди церемонии ведущий передал мне микрофон, я начал медленно рассказывать на русском, что Россия всегда была в моем сердце. Остаток речи угасал в тревожных воспоминаниях, но я уже начал чувствовать сложные склонения русского языка. Напротив меня колыхались лица Кондрашина и Белова, которые украшали баннеры. Любимые тренер и игрок, покоящиеся в могилах подле друг друга.
Я погружался в язык неизведанной мною страны, вознося хвалу
команде, которая победила мою сборную на Олимпиаде-1972. Аплодисменты
оглушительны. Я вернулся на свое место и страдал всю вторую половину
церемонии, чувствуя себя предателем. Где-то в толпе, я был уверен, сидит
агент ЦРУ и передает все, что я сказал, по факсу, спрятанному в его
часах. И уже предпринимаются первые шаги, чтобы лишить меня гражданства
США. Все усилия, которые я потратил на то, чтоб стать хорошим
американцем, сошли на нет. И они продолжали улетучиваться, пока я жил в
Санкт-Петербурге
