Коктейль допинга с политикой. Колонка главного редактора
Если следовать логике того процесса, который сейчас происходит, то можно спрогнозировать: ближайшие недели мир будет наблюдать за умело разыгрываемым спектаклем. Томас Бах и окружение будут хмурить брови, повышать тон, требовать сатисфакции, Россия будет не менее жестко отвечать, но абсолютно все участники этого договорного матча уже знают его результат.
Всем удобно. Для российского сообщества болельщиков и тех, кто задает тренды в телеэфире – лишний повод объединиться вокруг своей унижаемой сборной. Может быть, еще раз спеть гимн вместе с Губерниевым.
Для «клеветников России» – очередная реализация возможности поупражняться в ораторском мастерстве о том, как же Россия отстала от идеалов олимпийского движения, чистоты спорта и т.д. и т.п. Для международных спортивных структур – дать высказаться всем, изобразить дискуссию, конечный результат которой давно определен: Россию пожурят, но все-таки на Олимпиаду пустят.
Сделано это будет в тот момент, когда откладывать объявление решения уже будет невозможно. Причина проста: те, кому решение не понравится, конечно поднимут шум, но времени для любых апелляций и переигровок уже не будет.
Очевидно одно: вся эта история не имеет ничего общего со спортом. В этом коктейле замешали политики больше, чем допинга. Но признание этого факта – только часть дела. Следующий шаг: спорта в России должно стать как раз больше, чем политики – нам ведь надо доказать, что мы лучшие без всяких мельдониев.
Главный тезис сегодня заключается в том, что якобы на многих пробирках с пробами российских спортсменов обнаружены какие-то следы, как говорят, царапин, которые могут свидетельствовать о том, что пробирки вскрывались, были подменены. После Олимпиады в Сочи мы буквально через несколько недель – через два или три месяца – передали по указанию Международного олимпийского комитета все эти пробы в Лозанну, в хранилище, по сути, под контролем ВАДА. То есть, мы это туда передали по акту, и никаких замечаний при передаче этих проб нам никто не высказывал, при поступлении этих проб в Лозанну никто никаких замечаний не сформулировал. Пробы хранились там два или три года, и только после этого начались вопросы по поводу того, что их, может быть, вскрывали. Но они там два года хранились, по акту были переданы, никто ничего не говорил. Что с ними там делали? Кто там царапал или кусал их? Мы этого не знаем».
