«История Рокки, только из ММА». Тактаров – о лютейших временах в UFC и Америке
Олег Тактаров – настоящая легенда единоборств. И не только российских. Фигура этого уникального бойца во многом даже мифическая. В лихие 90-е Олег отправился в США, где была реальная возможность построить крутую карьеру бойца. Ну и обеспечить себя и свою семью.
Базовый самбист с железным характером и готовностью биться по три раза за вечер пришёлся ко двору только зарождавшейся тогда индустрии ММА. И 14 июля 1995 года по американскому времяисчислению стало эпохальным. Олег принял участие в гран-при UFC 6. Турнир проходил в Вайоминге. Система тогда была простая и понятная – бои на выбывание. Тактаров одержал три победы и стал первым российским чемпионом UFC.
Сейчас на эту тему идёт масса споров. Кто же первый чемпион UFC из России – Тактаров или Нурмагомедов. Не так давно сегодняшний руководитель лучшей бойцовской лиги планеты дал понять, что у Олега легитимный пояс организации, а Гран-при был официальным турниром. Это был шестой ивент организации. В преддверии легендарного юбилея мы связались с Олегом Тактаровым. В эксклюзивном интервью «Советскому спорту» легендарный боец и киноактёр вспомнил подробности тех времён и рассказал о своём жизненном пути.
– 14 июля (15 июля по российскому времени. – Прим. «Совспорта») исполняется 29 лет вашей победе в UFC 6. К этому мы ещё перейдём. Но для начала можете вспомнить, как вы увлеклись единоборствами?
– В 10 лет пришёл в спорт. Отец водил меня на бокс, штангу, хоккей. Но однажды по дороге увидел будущего тренера Виталия Карловича Михайлова, он ремонтировал татами. Виталий Карлович был очень приятным человеком, отличался от всех тренеров, у него были такие белые вьющиеся волосы, очки. И я пришёл к нему на самбо и дзюдо. Всё выглядело эффектно, все прыгали в кимоно, в то время это казалось чем-то современным, интересным, как сейчас для мальчишек ММА.
– После окончания школы вы служили в советской армии. Насколько сложно было там тренироваться и сохранять форму?
– Общая функциональная подготовка у меня была на уровне. Я примерно через год забил на службу, когда стал уже сержантом. Подготовил себе сменщика. Все прекрасно понимали, что я спортсмен, но из-за того, что я быстро получил лычки сержанта и специальность, возникали проблемы с отправкой меня на соревнования. Я специально вёл себя так: «Ребята, оставьте меня, я вам не нужен». Был случай, когда меня вызвали в спортроту, но им отвечали, что не могут меня отдать, так как я ценный военный и таких специалистов больше в корпусе нет. Вот тогда я быстренько начал деградировать для высшего командного состава, чтобы они меня списали.
– Сталкивались ли с дедовщиной или какими-то разборками, где требовалось применять силу?
– Нет. У нас всё быстро было. Я сначала попал в большой полк, там побыл меньше месяца. Чтобы меня толком никто не мог узнать, в пять утра я шёл чистить снег, а вечером возвращался поздно, потому что долбил лёд. Никто даже не знал моего имени. А потом, когда я уже попал в маленькое подразделение, нас там всего-то было человек 30-40, если не меньше. Наш призыв был сильным, мы сделали революцию, и я уже через пять месяцев делал всё, что хотел.
Помню, один «дедушка» из Казахстана на меня что-то рычал. Я, насмотревшись фильмов со Шварценеггером, где он держит людей одной рукой, взял его ночью и так же держал над колодцем. А оттуда выбраться было невозможно. Это я потом уже в Голливуде узнал, что Шварценеггер никого так не держал, там были страховочные тросы. Но тогда я этого не знал и просто держал его одной рукой за ногу. Надо было показать ему его место. Он потом ушёл на «дизель» – может, после этого пару раз его видел за обедом, и всё. Больше не вякал.
– А были ли какие-то забавные случаи, связанные с армией?
– Была история с побегом в самоволку к девушке из Львова. Мы познакомились, когда мне было 17, а ей 15. Защитил её от какого-то урки. У нас ничего в сексуальном плане не было, но мы обнимались, целовались. Наутро я выиграл ЦС «Труд», шесть схваток с нулём. Мне показалось, что она дала мне эти силы, а на самом деле это просто была неиспользованная энергия. Мы с ней потом переписывались, и она написала, что будет в Москве на сборах по стрельбе из лука. Я к ней ночью выбежал, три часа бежал до станции, потом каким-то образом меня никто не поймал в электричке. А мы служили во Владимирской области в лесу. Далее как-то нашёл Битцевский лесопарк, её нашёл, но она так посмотрела на меня, явно я выглядел не очень, одежда была собрана со всего полка. А лет через 20 пришло сообщение от какой-то бабушки: «Ты меня помнишь?» Я говорю: «Помню». Мы ещё встретились в Калининграде, и я не знал, как избежать физического контакта с ней. Пошли в Домский собор послушать орган, гуляли, занимались тем, что поглощали цитаты Канта, лишь бы не оказаться вдвоём в гостинице.
– Что дала вам армия? И если вернуться в то время – вы бы вновь пошли служить, если бы была возможность «откосить»?
– Год армии дал мне понять, что можно совершить всё, если ты этого хочешь, воля и труд всё перетрут. А вот второй год дал чёткое сообщение, что время не безгранично, оно может очень долго тянуться и быть бесполезным. Я считаю, год всё-таки надо послужить, два – не для всех.
– Это правда, что затем вы стали инструктором КГБ, как указано в ряде статей на разных сайтах?
– Это американские сказки. Я был в контртеррористической ассоциации, это была получастная организация, где тренировались спецподразделения: ОМОН, Альфа и другие. Под моим руководством изучали боевые искусства. А я с ними сдал тогда норматив на корочку, пробежал километр или три километра, провёл стрельбу лучше всех, потому что у меня рука не дрожала, я не устал.
У нас шефу нужно было пять метров пробежать, а он упал в грязь, это было смешно. Тогда я понял, что не всегда те, о ком пишут, являются такими в жизни. Я был такой же, как и все, провинциал. Смотрел на тех, о ком писали и кого показывали по телевизору, как на небожителей. Это было такое первое падение – понимание, что все люди одинаковые. Хотя в тот момент я уже был бизнесменом, но мне всё равно казалось, что где-то трава зеленее, а где-то люди умнее. Всё оказалось не так. Оказалось, что ты сам лучше всех.
– Вы мечтали стать актёром с детства. Но почему именно Голливуд, а не российское кино?
– Что-то, видимо, меня тогда не привлекало в России или, наоборот, что-то больше привлекало в Голливуде. Но потом, когда я начал уже учиться, все звёзды, такие как Стивен Сигал, Жан-Клод Ван Дамм, с верхней планки опустились на самое дно. Появились другие уважаемые мной актёры, со многими потом удалось познакомиться: Роберт Дюваль, Род Стайгер, Алек Гиннесс, Марлон Брандо, Аль Пачино, Роберт Де Ниро, из молодого поколения – Хоакин Феникс, Марк Уолберг. Недавно снимался в фильме «1992» со Скоттом Иствудом, сыном Клинта Иствуда.
– То есть российское кино вы не рассматривали изначально, сразу были нацелены на Америку?
– Мне Москва тогда не особо нравилась, Нижний Новгород был поинтереснее. Да и сейчас, наверное, то же самое становится. Для меня, парня с деньгами, сниматься в Москве… Да и в 1990-е слабые фильмы выходили. По разным причинам, но очень слабые. Ничего толком и вспомнить не могу. Такую халяву уважаемые, знаменитые и талантливые актёры гнали – на это больно смотреть. А в Голливуд я попал уже буквально через полтора года после переезда в США, когда стал чемпионом UFC. Сначала попал в кино класса «Б» и ниже, а дальше для себя решил, что нужно учиться. После этого, почти не отрываясь, четыре года просидел и в общей сложности лет шесть занимался в актёрской академии.
– Когда вы отправились в США, то рассчитывали попасть в кино через бои?
– Я рассчитывал попасть в кино, потому что я умный, красивый, целеустремлённый и знаю боевые искусства. Как мне агент сказал: «Ты первый в этом офисе, кто не говорит со мной по-английски, у кого нет документов на право работы, и кто не имеет актёрского образования. Бывало, отсутствовало что-то одно, но не всё это. Когда появятся хотя бы две составляющих, позвони». Позже я ему позвонил, сказал: «У меня теперь три составляющих». Я уже говорил по-английски, у меня была Грин-карта, и я уже занимался в актёрской академии. Но он пропустил это мимо ушей, о чём потом пожалел.
– А как вас взяли в UFC?
– Я жил в доме у Сергея Жирицкого, который сейчас продвигает гимнастику. Но он тогда познакомился со своей будущей женой, и мужик в доме, пусть даже на полу, на матрасе и почти в коридоре, всё равно был ни к чему для их романтических отношений. Сергей мне так и сказал: «А чего ты всё ходишь? Ты же понимаешь, что это ни к чему не приведёт. У тебя документов нет, образования нет, вообще ничего нет. Это бесполезно. Знаешь, сколько я актёров всяких видел? Сейчас UFC– самое популярное шоу, которое вообще идёт по телевизору. Станешь знаменитым, потом легче будет, документы получишь». Я послушался совета, уже понял, что нужно где-то искать новое жилище либо что-то ещё делать. Да и деньги заканчивались уже.
Я пришёл на промоушен, показал Арту Дейви кассеты со своими турнирами, которые выиграл: четыре Евразии по джиу-джитсу и турнир «Белый дракон» 1994 года, где реально не было правил. Он мне сказал: «Ух ты, да, всё нравится».
Я ещё до этого заходил в академию Грейси (известная семья, продвигающая бразильское джиу-джитсу. – Прим. «Советского спорта»), где поборолся с пятью их инструкторами, и испуганный Хорион Грейси, адвокат семьи, который уже был в промоушене, пытался отговорить Дейви меня записывать.
– По какой причине?
– Потому что слишком сильный. В партере у меня не выиграешь, а в стойке мы и не практиковались.
– Помните, как впервые оказались в Америке? Что тогда испытали?
– В аэропорту было странно. Думал: «Как так, одни китайцы, вьетнамцы – куда я попал?» Потом я ехал на машине через какую-то сказку до гостиницы, а она была в убитом мексиканском районе. Думаю: «Что за ветрополь? Страшно находиться». Но я так хотел спать, оставил машину и просто поднялся в номер. 36 часов проспал. Потом мне всякие мошенники попадались, которые, пока у меня были деньги, пытались со мной подружиться. Всё-таки я был свежий человек, были истории, которые мог рассказать. Потом деньги начали заканчиваться, люди исчезли, а я уже начал заниматься делом.
– То есть Америка вас сразу не впечатлила?
– По тому, что я увидел, Голливуд оказался каким-то убитым. Помню, попал в Columbia Pictures, а сейчас это Sony. Как-то пролез туда, и одна женщина меня, видимо, захотела. Ну а что, 27 лет мне. А она старушка была, ей 47. Она мне обещала какие-то горы, потом домой пригласила. А там семья, они на меня странно смотрели. Пыталась меня напоить, а я говорю: «Я водку не пью». На этом и закончилась её помощь.
– Как появился псевдоним Русский медведь?
– Мой первый менеджер был из Техаса, не особо умный мужик. Он гладил утюгом джинсы, стрелки делал и, кажется, выбрасывал их потом. Такая фенька была. Когда моряки возвращались после трёх лет службы, платили такси, чтобы везли бескозырку, а на другом такси ехали сами. Вот и у него, по-моему, такое было, когда деньги появились с моей помощью. По 40% полагалось ему по контракту. По-моему, он там пожизненный хотел написать. Но это неважно – как мне тогда сказал адвокат, я не говорил по-английски и поэтому это филькина грамота. И вот с таким смешным менеджером, который знал про Россию только то, что там холодно, бродят медведи и все ходят пьяные от водки, выбора не было.
– Вас не подкалывали в США – медведь, водка, балалайка?
– Нет. Меня вообще никто не подкалывал. У меня было такое выражение лица, что подшутить могли только те, кто меня знал. А так подколки всегда плохо заканчивались.
– Ваше участие в UFC 5 оказалось не слишком удачным. Что пошло не так в бою с Дэном Северном и какие уроки тогда извлекли?
– Нельзя сказать, что UFC 5 был удачным или неудачным. У меня тогда упал вес на 15 килограммов, я порвал обе связки за неделю, не мог даже бегать, у меня вылетали обе ноги. И вот я был в таком состоянии, не понимая, что там происходит, зачем-то надел кимоно, причём у меня был только верх, а снизу были какие-то шорты, дешёвые трико. В общем, всё сделал не так.
А Дэн Северн, напротив, был в суперформе. Но самое главное, я почему-то интуитивно ожидал от борца, что он не будет вести себя как зверь. Как минимум коленями по лицу в партере точно не будет засаживать. Сейчас подобный приём запрещён, но в наше время было допустимо. Нельзя было только кусаться и тыкать в глаза, но, несмотря на это, и то и другое ребята, с которыми я выступал, делали.
По ходу боя у меня открылось кровотечение, и оно очень страшно заполнило мне глаза. По этой причине рефери остановил бой, хотя, на мой взгляд, я был в минуте от того, чтобы выиграть. Потому что я полез на рычаг локтя, но Северн держался за решётку, чего в современной UFC тоже делать нельзя. Если бы он не держался, я бы его завалил и сделал болевой на руку. Чего-то не хватало – вроде усилия делаю, а он не валится. Это потом я увидел, что он за решётку держался.
Если бы судья не остановил бой, я бы продолжал и продолжал. По-моему, тогда прихватил ему ногу и по-любому доделал бы ему этот болевой. Но кровотечение выглядело страшно – это, кстати, было первой особой остановкой. До этого, чтобы произошла остановка поединка, один из бойцов должен был либо сдаться, либо быть в отключке. У нас была другая ситуация.
И мне дали возможность выступить ещё раз, потому что я не проиграл, бой был остановлен неправильно. А уже UFC 6 я выиграл, хотя там тоже были свои нюансы. Я не внёс коррективы. Я не понимал, что такое выступать на высоте почти 2000 метров. А было, скажу прямо, тяжеловато.
– С каким настроем подходили к UFC 6?
– Я понимал, что либо выиграю, либо как ещё? В тот период я был победитель до мозга костей. Понятия «не выиграть» для меня не существовало. То есть вижу цель – выполню её. Доделал дело до конца, и на меня надели пояс. Помню, говорю себе: «Так, с боями я, наверное, закончил, а дальше будем заниматься кино». Но меня попросили принять участие ещё в двух турнирах.
– Первый бой на UFC 6 был с Дэйвом Бенето, и канадец начал очень мощно. Как удалось сдержать этот натиск и резко завершить бой?
– Мне легко было с канадцем, как бы он ни готовился. Он начал с ударов, но я был как танк, меня свалить было невозможно. Я выступал с чемпионами России по кикбоксингу, и у них не было шансов. А тут борец, не боксёр – и подавно. Он бил-бил-бил, потом я прошёл ему в ногу. Пока он не понимал, где находится, взял его на удушку. У меня была железная хватка, поэтому я его задушил даже через руку. Потом развил умение душить только шею, на это ушло время, но если я взял захват, то все сдавались.
– Далее вы должны были биться с Пэтом Смитом, но он отказался. Причина так и неизвестна?
– Думаю, Смит просто снялся. Сказал, что у него живот болит. А я бы даже с аппендицитом драться пошёл, настолько важно было для меня выиграть. Я ещё перед боем для запугивания сказал, как ему сломаю ногу, которую он поднимет, чтобы меня ударить. Он же был кикбоксёр. Видимо, на него подействовало. Актёрские способности у меня тогда уже были.
– На замену ему пришёл Энтони Масиас. Тот бой закончился почти мгновенно. Это удача или вы знали его слабые места?
– Да он просто был слабее меня. Его брали для замены. Я его знал, тренировался с ним пару раз. Мне было понятно: если я ему что-то захвачу, бой будет окончен.
– Не сомневались в победе?
– Не сомневался, да. Тем более он мне в ноги прыгнул, я правильную удушку сразу сделал, и бой мгновенно завершился.
– После был Танк Эббот. И это уже был по-настоящему тяжёлый бой. Что такого особенного в этом бойце?
– Во-первых, высокогорье. Во-вторых, он очень много жал от груди, у него силища была неимоверная, даже вроде был чемпионом Калифорнии по жиму. Он выступал на соревнованиях по боксу на хорошем уровне, борьба у него была на хорошем уровне, то есть он был многоборец. Плюс он неплохо дышал для высокогорья и был морально хорошо настроен.
После поражения от меня он сломался. Но до этого просто снёс двух ребят, которые были здоровее него, хотя он сам весил 140 килограммов. Если бы я видел те бои, может быть, испугался бы. А так бояться было нечего, надо было просто выходить и выигрывать.
Помню, попал ему в бороду, но его это даже не болтануло. Сделал ему гильотину, и вдруг он меня отжимает. Я понял, что тут только надо заходить со стороны спины, потому что туда руки не дотягиваются. Он толком не знал, как защищаться, и надо было его утомить. Это заняло почти 18 минут. Я показал, что прохожу в ноги, он упал на одно колено, я сверху нацепил гильотину и просто держал. Потом перелетел под 180 градусов за спину и сделал обычный удушающий.
По всей технике там было тяжело сделать удушающий, потому что он мужик здоровый, да и у меня уже руки не работали. Но когда он сдался, закончился этот непрекращающийся ужас. На меня ещё ребята накинулись поздравлять: «Лежи-лежи». Зачем-то дали маску, в которой закрыт клапан. Каждый раз надевают маску – и я начинаю задыхаться. Получилось очень драматично, история Рокки, только из ММА.
Просто всё сложилось как никогда, и соперник был правильный. И вообще сильные соперники делают нас сильнее. Мы должны их на руках носить, как сказал один узбекский авторитет. Некоторые забывают это делать, а это неправильно. Соперников, благодаря которым ты поднялся, надо возвеличивать и помогать до конца жизни. Кстати, Танка я дважды приглашал на свои реалити-шоу.
– Вы с кем-то поддерживаете связь из того периода?
– С Дэном Северном общаюсь, с Кеном Шемроком. И с Танком. До болезни его видел, у него что-то с сердцем было, он очень сильно похудел. Также с Доном Фраем – я года два назад пришёл на их совместный подкаст с Северном.
– Что происходило после того турнира? Как праздновали успех?
– Я не праздновал. Для меня это было само собой разумеющееся – приехал побеждать и победил. Меня затащили в больницу проверяться. Сказали, что кровь сухая, не хватает несколько литров жидкости. Влили мне раствор. Я сразу купил машину, поехал в Лос-Анджелес продолжать историю с кино.
– У вас тогда украли одежду. Воров так и не нашли? Вещи не вернули?
– Искать было бесполезно. Может быть, когда-то один из детей тех, кто украл, расскажет. Там был хороший костюм. Я переоделся, прихожу в раздевалку, а вещей нет, всё разобрано на сувениры.
– Как оцените уровень UFC в те годы? Было ли в то время сложнее, чем сейчас?
– Тогда была оригинальная UFC – это многоборье, ночь выживания. Ты выходишь на людей, к которым не готовился. Если первого соперника ещё как-то можно посмотреть, подготовиться к бою, то дальше нельзя узнать, кто выиграет, тем более – кто дойдёт до финала. Это было настоящее многоборье, как на улице, где не знаешь, кто на тебя нападёт. С этой точки зрения раньше было больше логики.
Да и что такое Ultimate Fighting? Само слово Ultimate – самый совершенный. Какой он Ultimate, если у него пять минут раунд, а потом он отдыхает? Какой он Ultimate, если его нельзя бить в партере ногами? Какой он Ultimate, если ему по яйцам зарядил и он сдался? Разве это Ultimate? Я тогда практиковал защиту от удара в пах, от тычков в глаза. Я всё это отрабатывал. Тогда это были бои без правил, сейчас это уже спорт.
– Поскольку тогда UFC был совсем другим, некоторые утверждают, что первый российский чемпион UFC – Хабиб Нурмагомедов. Что бы вы могли ответить этим людям?
– Это, видимо, считает даже не он сам, а люди вокруг него. Эту историю сначала придумал Саша Лютиков (журналист. – Прим. «Советского спорта»), потом сам же её опроверг. Но если кто-то из России был чемпионом до 1995 года, не с украинской шапочкой, а с русским флагом, то пожалуйста.
Но вы мелко плаваете. Я был первым чемпионом не из Америки. Я первый чемпион из Старого Света. И вообще все люди, которые до этого выигрывали UFC, были либо из Северной Америки, либо из Южной. Я тогда дрался не с людьми, которые в свободное время были брокерами по недвижимости, портными и малярами. Ребята жили боями, больше ничем не занимались.
Тогда и категорий не было. Если ты на улице встретил кого-то весом в 60 килограммов и ты у него выиграл – это одно. А если струсил перед человеком, у которого 150 килограммов, то какой же ты Ultimate Fighter?
– То есть вы считаете, что весовых категорий не должно быть?
– Я считаю, что это даёт какой-то простор для мухачей. Наверное, справедливо, что у всех есть шанс. Но, насколько я знаю, все эти мухачи гоняют с 90 килограммов. А я тогда весил 87. Вот и думайте.
– В 1997 году вас пригласили в Рио-де-Жанейро на турнир Pentagon Combat, и вы победили Шона Альвареса.
– Тогда никто не ожидал, что я овладел боксом. Я ходил на тренировки к Фредди Роучу, потом Борис Зыканов мне помогал, также ещё один товарищ из Таллина помогал. Думаю, под кандидата я точно боксировал. Мне говорили, что даже под мастера, но для этого надо, чтобы башка удары держала, и видеть это всё даже тогда, когда ты в состоянии нестояния.
Но тогда я был в хорошей форме, свеж, в партере боролся уверенно. Альварес ничего не знал про мой бокс, поэтому первым же движением я дал ему прикоснуться к моей губе. Шон решил, что вторым ударом достанет, сделал выпад, и в этот момент я резко воткнул ему в бороду джеб – и он уже «поплыл». Далее я уже начал выкобениваться перед бразильской публикой, красивыми бразильскими девушками.
– Тот вечер был омрачён тем, что сотни болельщиков устроили разборки. Что тогда происходило?
– Мы закрылись в раздевалке. Один парень у нас говорил: «Пойду посмотрю». А я ему: «Будешь сидеть или я тебя прямо здесь пришибу!» Я стал очевидцем начала. Там стояли ребята из бразильской борьбы, с другой стороны были ребята из джиу-джитсу, а между ними проход. Я подошёл к клетке и смотрю, что происходит. Ещё подумал: «Какие бразильцы молодцы! Как у них всё организованно, вроде нет охраны, но никто не смешивается. Вот есть проход для бойцов, и все его сохраняют».
А потом смотрю на этих организованных бразильцев, – один достал ножичек. Хензо Грейси лежал на спине, а Юдженио Тадеу его окучивал сверху. Ему начали кричать «Поднимайся!» и ножичком в спину через клетку. Тут свои по морде дали. Те говорят: «Кто-то дал по морде нашему». В общем, там началась растущая волна. И вдруг я смотрю вправо-влево – по обе стороны стоят люди с ножами, со всем. То есть они стоят по обе стороны, смотрят друг на друга, а я посередине в проходе. Было жутко. Я тогда ещё умел бегать быстро, убежал в раздевалку, закрылись там на три часа, ждали национальную гвардию. Были слышны выстрелы, не знаю, в потолок или нет. Но, когда я вышел, там была большая гора пластиковых и прочих стульев. Там было около 3000 человек, и, думаю, 2000 из них дрались не на жизнь, а на смерть.
Кстати, что ещё в тот вечер было. Я сначала находился один в раздевалке. Тут – бой барабанов, заходит как раз этот Юдженио, а с ним ещё человек 15, и все в барабаны бьют. Я так не мог настраиваться на бой, мне нужна тишина. Говорю: «Переведите меня в другую комнату». Жуткое было зрелище! Просто убийцы такие пришли, рядом с тобой стоят и бьют в барабаны, а этот там сидит, настраивается. Они его здорово настроили, конечно.
– Какой самый сложный или самый необычный бой, в котором вы принимали участие?
– Они все по-своему интересные. С Руасом у нас был полуфинал. Кто-то называет это «шахматным» матчем, но для меня он был лёгок. Марко до этого стал чемпионом UFC 7, однако у меня было столько сил, что без разницы, кто соперник.
Финал Ultimate Ultimate с Дэном Северном. Хотел ему тогда сломать ногу, именно ту коленку, которой он мне рассёк лоб на UFC 5. Думал, это будет эффектно, красиво выиграть таким способом. Но в итоге он выкрутился, а я начал терять силы. Хотя силы я потерял в раздевалке, потому что у меня было 17 минут, чтобы восстановиться после предыдущего боя, а у него – где-то час. Меня два доктора там измучили так своей проверкой, что я выходил и уже просто не дышал. Я во время боя восстановился больше, чем в раздевалке. Тогда много чего было несправедливого, но жизнь такая, что поделать.
Мне вот недавно попался кусочек интервью Фёдора Емельяненко. Его засуживали в ту пору просто по-чёрному, он всё время был третий, невыездной ни на Европу, ни на мир. У него осталась эта боль, и у меня она осталась. Но что про это говорить. Сейчас начнёшь рассказывать, а скажут, что жалуется. Ну как жалуешься, если, например, идёшь на бой со сломанной рукой, а ты не знаешь, что она сломана? Просто ты не можешь пожать никому руку. У меня шишка осталась после проведённого боя за неделю до этого. Но ты дал слово. Кому дал слово? Кто это? Но у меня были свои принципы – надо сдержать слово. Я выхожу и понимаю, что что-то со мной не то. А нам подосланный менеджер всей команде влил снотворное в чай. Я понимаю – что-то не то, нет волнения. Вот такой набор был. А лет через 20 один промоутер набрался наглости мне позвонить, просил анкету заполнить, какой он молодец, чтобы он там работал. Они мне тогда пять тысяч недоплатили. Тогда была просто вакханалия.
– Вы упомянули Фёдора Емельяненко, который блистал в 2000-х, когда вы практически завершили карьеру…
– Я как раз тоже блистал в 2000-х, в Америке, стал сниматься в кино. По большому счёту такого уровня фильмов ни один человек из ММА не делал. Может, попадали на какие-то мгновения, но у меня были одни из главных ролей. Я тогда действительно блистал, потому что добился того, чего хотел, как мне казалось. Шло поступательно, и каждый следующий фильм был лучше предыдущего. А что тогда творилось в ММА, мне было совершенно до лампочки. Я иногда приходил на просмотр UFC к кому-то, но мне уже было наплевать, кто и чего. Это уже потом я познакомился с Доном Фраем, Витором Белфортом. Целое созвездие стало появляться. Потом появились категории. Всех ребят знал, но мне казалось, что это какие-то бедолаги выступают, а я уже в кино. Мне тогда прилично платили, была страховка на всю семью, я уже был из другого мира.
– А если бы состоялся бой между вами в вашей лучшей форме и Фёдором Емельяненко в его идеальном состоянии, кто бы тогда победил?
– Если бы я готовился к нему… Партер-то у него похуже был, чем у меня. Его по большому счёту научил бороться Сергей Лоповок, который был моим главным спарринг-партнёром в Кстово. И он тогда не был в большом восторге от его формы в партере. А что касается стойки, Фёдор был бросковым парнем. По правилам самбо, дзюдо у него всё хорошо получалось, он чувствительный, резкий. Но, повторюсь, в партере я его превосходил. Другое дело, что, конечно, могло что-то прилететь, какая-то сечка.
Когда я приехал в Абу-Даби и был уже не в форме, кажется, в 1998 году, был там парень – чемпион мира по вольной борьбе из Дагестана. Мы с ним встретились на разминке, побороться захотел. Вот он в ноги проходит, и, пока я лечу вниз, он уже кричит и сдаётся. То есть у меня другая техника была. Я делал болевые из всех положений. Ты палец просунешь или ногу не так поставишь, я уже болевой делал. Я эти болевые тысячами делал. Даже не знал, как они там называются, придумывал их. Из каждого положения у меня был болевой.
Когда я в Беверли-Хиллз джиу-джитсу преподавал, приходили ребята с чёрными поясами. Мы руки не успевали пожать – уже болевой или удушающий. В партере мне за спину заходит – уже кричит. Болевые – это всё. И я тогда не уставал в партере от слова «совсем».
Поэтому чёрт его знает, что бы было. Тем более я тогда уже бокс свой поставил. Извините меня, я с Джеймсом Тони четыре раунда продержался. А он хотел меня просто разорвать, убить. Тогда Тони был одним из лучших боксёров. Но кто, чего и когда – это для гадалок.
– А нет ли желания сейчас устроить бой с кем-то из братьев Емельяненко? Может быть, не с Фёдором, а с Александром?
– Как говорил наш президент: «Кто как обзывается, тот так и называется». Я этому проституту и руки не подам. Хотя если он будет в болоте тонуть, конечно, руку протяну, вытащу, дам пинка и пойду дальше. А так мне не надо таких друзей. Если человек с таким грязным ртом что-то вякнул, то эти вещи можно простить, но не забыть. Это племя грязных чушпанов, не надо на них обращать внимание.
– Вы решили принимать участие в поп-боях. Завистники говорят, что вы всё прогуляли и у вас закончились деньги. А какова истинная причина?
– Не знаю, что думают завистники. Мне Лютиков рассказывал, что много завистников в стане нашего второго чемпиона и они мечтали как-то историю переписать, чтобы больше денег зарабатывать.
Представьте, живёшь с женщиной, воспитываешь её детей наперекор себе, и они даже выросли уже. И вдруг она что-то решила развиваться, и вы расстались. Сидишь в этом доме, который построил, по сути, для них. И по съёмкам ещё какая-то ерунда была, в Америке я немного упустил цепочку, было затишье. Работаю я на огороде, пропалываю траву и думаю: «Да пошло оно всё нафиг, что-то надо в жизни менять».
Что касаемо денег, мало их у меня никогда не бывало. По крайней мере, с 22 лет, когда у меня бизнес появился. Да, за ними ещё нужно было, например, полететь в Россию, когда у меня их в Америке не было. А так я их всегда легко зарабатывал – неважно, в какой ситуации.
А вот эмоционально я чувствовал себя опустошённым – что надо упасть на дно и оттолкнуться. Мне позвонили какие-то ребята, полумошенники, предложили бой с Монсоном – по-моему, по ММА сначала. А потом у них не нашлось денег, они несерьёзные оказались. Тогда Влад Хрюнов уже взял бразды правления в свои руки, и мы на РЕН ТВ с Монсоном побили рекорд рейтинга. Доля просмотра была 27%, то есть треть всех телезрителей, это уровень сборной России по футболу. Даже последний бой Дацика, хоть это и финал, упал к 22%, а до этого было ещё ниже. Я подумал: «Неплохой рейтинг, можно на этом как-то капитализироваться, продолжить». Но у меня далее начались съёмки плотняком, и они продолжаются. Интересные и очень глубокие проекты вышли и продолжат выходить.
А Монсону я очень благодарен. Тренировался с ним один раз в зале. Я не видел, чтобы так люди тренировались. А 52 года, дедушка уже. Там все в зале просто открывали рты. С тех пор, если я прихожу в зал, я так же тренируюсь. У меня сначала упал вес до 100 килограммов, потом набрал почти тот же вес, что был. Сейчас опять 105, но это 105 чистых мышц. Это благодаря ему, потому что до него я практически не качался. Я любитель работы на выносливость, качаться не любил. Но после Монсона понял, что в зале нужно что-то делать, что принесёт твоей функционалке пользу.
– Не жалеете, что в своё время отказались от предложения выступать в реслинге за $ 2 млн?
– Нет, в тот момент я правильно поступил, что отказался. Передо мной тогда мир открылся. Представляете, фильм с Де Ниро, где у меня больше времени, чем у него. Импровизации – 90%. В сценарии было написано, что я должен был умереть в начале фильма, а по итогу меня оставили до конца. Я сам режиссировал свою смерть с камерой. Всё для меня открылось. Дальше был затянувшийся фильм «Роллербол», но, извините меня, я с него купил дом в Лос-Анджелесе. Просто с одного фильма. Вот какие мне деньги стали уже платить.
Дальше относительная мини-роль в «Плохих парнях 2». Все чёрные братья меня уже знают – тот фильм смотрели все. С Де Ниро это больше нью-йоркская история. Вот я как раз делал пробы, меня режиссёр из Нью-Йорка захотел у себя видеть. Он вырос на фильме «15 минут славы». После вышло «Сокровище нации», которое собрало нереальные деньги по миру, пусть нас тогда и повырезали. Но этот фильм заставил меня призадуматься: «Приезжаю на премьеру, а меня нет практически». Это я потом узнал, что, допустим, Эдриена Броуди полностью вырезали из «Тонкой красной линии», вообще персонажа не оставили. Представляете, сидит с отцом и матерью на премьере, а там его просто нет. Он шесть месяцев снимался. Правда, ему Полански предложил «Пианиста», и он справился с ролью, получил «Оскар». Хотя я считаю, что до «Оскара» он не дотягивает. Он на четвёрку, иногда с плюсом. Но из-за того, что сыграл правильную роль в правильном месте и у правильного режиссёра, он получил «Оскар».
Все же знают историю, как я отказался сниматься у Спилберга в фильме «Индиана Джонс и Королевство хрустального черепа». Но на следующий год я снялся в «Хищниках». В то же съёмочное время на Гавайях, в той же гостинице жил, те же деньги получил, но только играл первого в истории хорошего героя. Из России – герой! Нормально – нет? Сейчас все пробы присылают – я там либо белорус, либо Олександр. А тут я герой из России! Это последний фильм был, и теперь этого ещё долго не будет. Тут разные группы, неизвестно как настроенные к России, пытаются записать себя первыми. И они все что-то мурыжатся-мурыжатся. А как можно через 20 лет приписать что-то себе? Так не бывает. Здесь даже некому что-то вякнуть – я первый и единственный. Всё, этого уже не будет, ближайшие 20-30 лет точно. Может, только если Россия спасёт мир от ядерной войны или угрожающую комету взорвём, тем более есть у нас учёные, которые над этой темой работали. Тогда все опять начнут превозносить Россию, и, может, появится какой-то герой, как в «Армагеддоне», только он будет русский. А пока я единственный. С кем мне тут бодаться? Завидуйте, чё. Завидуйте молча. Но чему завидовать? Вы поработайте, сколько я работал. Я тогда был самый высокооплачиваемый боец, но нарочно загнал себя в театральный монастырь. Я платил $ 165 в неделю, потом $ 210 в неделю. Эти деньги зарабатывал семинарами. Перестал выступать. Правда, потом, когда у меня родился ребёнок, когда товарища забрали на границе в миграционную тюрьму, я сделал два боя. Но, так как, в общем-то, был не готов к ним, я их проиграл. Я тогда подумал: «Ну вот ведь. Не надо делать то, к чему ты не готовишься». И всё.
Потом, когда мне уже было 39 лет, после того как я снялся в фильме «Путь», бегал на гору Ахун, был в прекрасной форме, с Первого канала позвонили: «Ты бы хотел с Майком Тайсоном выступить?» Я говорю: «Конечно». Но для себя решил, что ударить сильно я ему не позволю. Пусть буду нарушать правила, но не позволю. Но он тогда был невыездной. Я говорю: «Давайте Дольфа Лундгрена. Я его знаю». Я его притащил, пообещал его менеджеру, что по голове ему бить не буду. И на этой волне выступил в 40 лет и в 41 год. Кстати, получил тогда очень приличные деньги. Сейчас мало кто столько зарабатывает. С Марком Керром легко закончился бой, а вот бой с Джоном Маршем – это был Bodog Fight. Вот это было страшно, потому что 14 тысяч человек за тебя болеют на Ходынке, и у них сердце остановилось, когда я в нокдаун упал в первом раунде. А потом я отломал ему ногу – там такая радость была у всех. Я никогда в жизни так не боялся выходить на бой, потому что это было перед своими зрителями, а я «плыву». Хорошо, где-то в канатах потерялся, раунд закончился. Я подумал: «Так, секундочку, никакого бокса». Бокс – это такая вещь, которой нужно заниматься каждый день.
– Как оцените опыт работы в Голливуде, с учётом того, что вы там были одним из немногих россиян?
– Там много кто побывал. Больше всех, наверное, сделал Илья Баскин. И он был первым, приехал тогда, когда было действительно жутко, – в 1970-е годы. Что касается меня, там уже всё-таки были люди, и я попал в фильм «Самолёт президента» с Харрисоном Фордом. Там было много русскоязычных: Илья Волох из Киева, Леван Учанейшвили из Грузии.
Опыт был сумасшедший. Вдруг увидел большое кино, к которому необходимо готовиться. Как раз я и записался в актёрскую академию. Меня оттуда три раза пытались выгнать – за «секшл харассмент» и ещё за что-то. Но не выгнали – меня учитель обожал, он знал, что мне это надо. Я, кстати, первый из моего потока, кто сделал какой-то результат: «15 минут славы», потом «Роллербол». А второй после меня был Джеймс Франко, он снялся в фильме «Джеймс Дин», но ему быстро дали первую награду. Потом он ещё в каких-то фильмах снялся, но зачем-то пошёл вести «Оскар», и всё было перечёркнуто на нет. А я к этому моменту уже уехал в Россию. В частности, позвали сниматься в знаковом сериале того времени «Охота на изюбря», и очень хорошо получилась роль «КамАЗа». И как-то было легко, кайфово. И жизнь – как у Робин Гуда, какая-то пацанско-жиганская. Легко зарабатывались деньги, кайфово. Тебя все любят, уважают, ты на гребне волны, ты единственный, кто выиграл UFC и снялся с большими артистами.
Может, как-то иначе могло сложиться в Голливуде, но я вроде ничего не упустил. Снялся в фильме с Де Ниро и Аль Пачино, причём в первом кадре, в том же самом кадре – камера с них на меня переводится. Фильм «Хозяева ночи» с Хоакином Фениксом, Марком Уолбергом, Робертом Дюваллом, Евой Мендес, где я читал свои стихи. Бюджет у фильма – $ 40 млн, а я там читаю свои стихи на русском! То есть, в принципе, всё успел, кайфанул. Но потом стали появляться для меня классные фильмы в России. Сыграл разведчика Алексея Козлова, мне очень понравился этот опыт. Потом тренера везде с собой стал возить – для меня было очень важно провести с ним побольше времени. Моя первая главная роль – «Монтана», по тем временам фильм собрал бешеные деньги, несмотря на то что ему тогда противостоял фильм с Уиллом Смитом «Я – легенда». Всё как-то было интересно, легко. У меня здесь и любовь была. Я к этому моменту уже остыл от чёрных, бразильянок. Это была перечёркнутая страница биографии. Ты едешь туда и не понимаешь, чего тебя тянет. Как я всегда говорю: «Почему уехал в Америку? Потому что в России тогда курили, а в Америке никто не курил. Пока закон не ввели, в Америке жил». Но это шутка, конечно. Здесь дело в честолюбии, хотелось засветиться в кино. Когда для себя понял, что это не совсем то, ради чего в жизни стоит всё бросать, вернулся.
По большому счёту я в России с 2004 года. В общей сложности провёл в Америке 10 лет, но это было кайфово. Каждый день я учился чему-то новому, каждый день чего-то достигал. Такой опыт хотелось бы ещё раз повторить
– Как оцените нынешний уровень российского кино? Можно ли сказать, что мы подтягиваемся к Голливуду?
– Когда я приходил на съёмки сказки «Конёк-Горбунок», то не знал, на каком языке разговаривать. По первому ощущению я не понимал, это американский огромный продакшн на $ 100 млн или Серёжа Сельянов снимает в Питере сказку. Настолько всё было профессионально. Не было лишней болтовни, сумасшедшие костюмы, грим, свет. Да всё было великолепно и бесподобно. По ощущениям «Сокровище нации» и «Конёк-Горбунок» на одном уровне были.
– Кто из российских актёров вам нравится больше всего?
– Из актёров прошлого – земляк Евстигнеев, Леонов, Папанов. У нас было очень много прекрасных актёров. Мне довелось поработать с Богданом Ступкой, которого считаю самым талантливым актёром из тех, кого застал живьём. Также Сергей Колтаков, Михаил Ефремов. Хорошие проекты иногда делали Хабенский и Машков. Владимир дорос до уровня классных работ после того, как в Америке понял, что надо работать, что он никто и звать его никак. Считаю, благодаря хорошему сценарию и отличному режиссёру получилась «Ликвидация».
Евстигнеев мог в любом проекте стать его ярким пятном. У меня такое было несколько раз, но я тоже нестабилен. Как после одной премьеры мне Володя Епифанцев позвонил: «Фильм – говно, ты – зашибись (в оригинале использовано более грубое слово. – Прим. «Советского спорта»)». Но действительно получилась хорошая, полноценная, яркая роль. Во многих проектах так и получается, но до уровня Евстигнеева я, конечно, не дорос.
– Как относитесь к актёру Александру Невскому?
– Саша не актёр, он продюсер низкобюджетного кино. Он молодец, без денег взять и приехать на другой континент, найти там деньги. Это великолепно. У меня с ним знакомство началось не с той волны. Он опоздал на собственную читку для проекта, который он пытался вытянуть, на полтора часа. Он позвонил, я пришёл, и полтора часа ждали звезду, которая до этого нигде не снималась.
Потом я вернулся к нему после того, как один казах мне как-то сказал: «Какие вы молодцы с Невским». Я говорю: «А что мы делаем?» Отвечает: «Везде бьётесь». Я спросил, где он бьётся, а в ответ: «Не знаю, но все пишут». Спрашиваю: «А где он снимается?» В ответ: «Не знаю, но все пишут».
Я потом у него уроки брал: «Как так, нигде не снимаешься, но о тебе говорят на одном уровне со мной?» Он мне сказал: «Вот столько нужно «ньюспейперс», «мэгэзинс», «тивишоу»…» Я говорю: «Давай, Саша, как-то акцент сменим. Я по-английски говорю как шотландец. У меня словарный запас выше среднего американца. Я хоть раз сказал одно слово по-английски?» Он: «Извиняюсь-извиняюсь». Я – ему: «Ну всё тогда. И акцент не изображай. Я могу с нью-йоркским акцентом говорить, с английским, шотландским, могу как гетто-мэн разговаривать. А ты тут вякаешь мне что-то, какую-то хрень. Куда ты лезешь?» В общем, два урока у него взял, а потом использовал эти уроки после ситуации в Африке. Приехал и решил, что надо капитализироваться. Я недели две делал то, что завещал Саша. Об этой африканской истории знала каждая бабушка в Усть-Урюпинске. То есть это сработало.
Как сказал Саша, без пиара ничего не будет. Это раньше в Кстово нам говорили: тренируйся, выигрывай – и люди к тебе потянутся. Да ни хрена они не потянутся. Они потянутся к тем, кто выигрывает, но и языком умеет болтать, к таким, как Конор Макгрегор.
– Не разочаровала ли вас Америка?
– Я не слишком ей очаровывался. Считаю, я удовлетворил свои похоти, свои желания. Самое главное – разглядел то, что меня не устраивало. Если бы у меня хотелки остались, если бы гештальт не закрыл, мне бы, наверное, тяжело было. А сейчас я прекрасно себя чувствую в Сарове, могу нигде не появляться, кроме как в кино, к которому я до сих пор горю. Сейчас в Пермь надо ехать, там проект – это интересно. Снимаем проект «Чудо», где я на мотоцикле езжу. В Армении играл. Мне очень интересно, что получилось. Знаю, что на Первом канале сказали: «Тактаров – гений», когда увидели проект. Тоже хочу посмотреть, действительно ли там всё гениально сделал.
Хотелось бы ещё что-то поделать в Америке. Необязательно в Америке, а именно на большом уровне. Последним фильмом был «1992» с Рэем Лиоттой. Его сняли в 2022 году, но он только сейчас выходит, будет по всему миру.
– Вы жили в Советском Союзе, США, России. Где было лучше и почему?
– Мне комфортнее в современной России. Но комфортно относительно опыта в СССР и США. Я могу сравнивать, и нет чувства, что я что-то где-то упускаю. Это классное чувство. Я не поменял свои приоритеты, могу в шлёпанцах ходить, если мне так удобно. А многим надо пыль в глаза пустить. В Америке тоже такие есть, но в основном это иранцы, ребята из Армении, каких-то ещё стран. Но основная публика живёт так, что им пофиг, что про них скажут. У меня были какие-то неприятные моменты. Едешь, за рулём человек, который дважды Герой России, за Чечню и за Афганистан, а сзади – «мме-мме», какой-то министр или, может, даже не министр, но с мигалками. У них такое чувство, что они владельцы мира. Высовываются из окна – бьют палкой по капоту. Это было на 9 Мая, человек едет весь в орденах. Не знаю, может, какого-то министра везли в аэропорт, но это было неприятно, особенно когда мы подъехали поближе номера записать. Нас с автоматом отправили. Этого стало уже меньше. Эта охреневшесть всё-таки заканчивается. Нет такого, что одним всё можно, а другим что-то нельзя. Сами по себе люди стали более приличными. Я вот всегда стараюсь в очередь вставать на актёрском обеде. Лишний раз подчеркиваю единство, что закон для всех писан, правила едины. Иногда предлагают встать впереди. Мне комфортно так жить, не люблю блат. Для меня такие вещи, когда что-то можно по блату, были омерзительны, ещё с Советского Союза. Мне очень импонирует Стинг, которого после большого концерта в Москве ждали в дорогом отеле с кучей тёлок, а он с гитарой такси ловит и за 500 рублей едет к себе в гостиницу, не отвечая на звонки. Мне такие люди больше нравятся.
– Два с половиной года назад вас избили в Мексике. Можете ли раскрыть подробности? Остались ли какие-то последствия?
– Из последствий – шрамы на ногах от железной лески. Меня тогда сзади по голове ударили. Потом предлагали прислать фотографии из тюрьмы тех, кто меня избивал, в той позе, в которой тогда лежал я, только не совсем живыми. Но я попросил всё же деньги. Ту гостиницу, похоже, утилизировали. Эти все разбежались, и деньги поделили мексиканцы, которые при власти. Как я понимаю, использовали мою ситуацию, чтобы начать маломафиозные отели гнобить. Сейчас на этом месте будут строить новый большой отель. Им нужен был повод.
Прямо скажу, тогда было страшно, не мог дышать, весь связан, голову поворачиваешь – тебя бьют. А когда приехала федеральная полиция, которую вызвал случайный прохожий, я понял, что умереть мне уже не дадут. Правда, когда меня в камеру завели, она вся белая была, там свет был как в фильмах про гестапо. Какого-то наркошу ещё ко мне завели, он начал лазить по стенам, но потом уснул. Отхожу и думаю: «Вот это я попал… Интересно, через сколько лет отсюда выберусь. Никто ведь даже не знает, где я нахожусь». Подходит полицейский, и, хоть он по-испански говорил, я его понял. «Сколько?» – «Шесть тысяч песо». Спрашиваю: «А меня обратно сюда не привезут?» Отвечает: «Нет». Вышел – ночь, джунгли, дорога, разрушенные дома. Такси ходили раз в час, и я только в третью машину сел.
– Какой совет вы бы дали самому себе, если бы была возможность отправиться в прошлое, когда вам было, скажем, 15 или 20 лет?
– Меньше держать слово. Если ты видишь, что человек – контрацептив (в оригинале использовано более грубое слово. – Прим. «Советского спорта»), то нужно его вычёркивать, и всё. На мне ездили всякие негодяи, пользовались всю мою биографию, только потому, что я решил: если слово дал, надо его сдержать. Не надо его держать, надо быть чуть-чуть погибче. Вспоминаю, все мои, так скажем, ошибки были из-за того, что я кому-то что-то пообещал и сдержал своё слово. Со мной очень легко вести бизнес, не надо даже подписывать бумаги. Сказал – сделал, всё. Это, может быть, вещь хорошая, но, возможно, только на том свете оценят, а может, и нет. На этом свете это не самая лучшая вещь.
