Евгений Евтушенко: Вы дали мне пас на выход!
ПАНОРАМА
Дорогая газета «Советский спорт»!
Спасибо тебе, что 60 лет назад, 2 июня 1949 года, ты напечатала мое первое стихотворение, в котором еще только намечались мои будущие поэтические мускулы. Оно помогло мне выйти впервые на футбольное поле поэзии, где «я учился прорыву свободного русского слова не у профессоров – у великого Севы Боброва». Моими учителями в поэзии были не только наши классики, но и мастера мяча.
К юбилею своего первого «блина комом», который все-таки был важнейшим уроком, обязующим меня развиваться (когда и Николай Тарасов – мой поэтический наставник, и другие журналисты «Советского спорта», поверившие в мои способности, помогли мне «прорваться», дав дружеский пас на выход), я закончил книгу «Моя футболиада». Отрывки из нее предлагаю вашей газете.
В мае я был приглашен в Гейдельберг и читал среди других стихов мое стихотворение «Репортаж из прошлого века». Немецкие слушатели – многие со слезами на глазах – встав, устроили овацию стихотворению о том, как безногие инвалиды, прикатившие на футбол на своих деревянных самоделках в воинственном настроении, потрясенные дружелюбием и чистотой игры, переменились и сами. И футбол стал средством вновь найденного человеческого взаимопонимания.
В Политехническом музее 18 июля сего года я представлю книгу «Моя футболиада» моим читателям.
ЗНАЙ НАШИХ!
«МОЯ ФУТБОЛИАДА» – НОВАЯ КНИГА АВТОРА ГАЗЕТЫ
Строки из «Моей Футболиады»
СССР – ФРГ. 1955 год
Репортаж из прошлого века
Как зритель, перестрадавший этот матч, и как бывший солдат скажу: для нас он был один такой в ХХ веке.
(Лев Филатов – знаменитый футбольный обозреватель)
Хочу поздравить Россию с такой командой.
(Зепп Гербергер – тренер сборной ФРГ, чемпиона мира, после матча)
Вдруг вспомнились трупы по снежным полям,
бомбежки и взорванные кариатиды.
Матч с немцами. Кассы ломают. Бедлам.
Простившие родине все их обиды,
катили болеть за нее инвалиды –
войною разрезанные пополам,
еще не сосланные на Валаам,
историей выброшенные в хлам, –
и мрачно цедили: «У, фрицы! У, гниды!
За нами Москва! Проиграть – это срам!».
Хрущев, ожидавший в Москву Аденауэра,
в тоске озирался по сторонам:
«Такое нам не распихать по углам...
Эх, мне бы сейчас фронтовые сто грамм!».
Незримые струпья от ран отдирая,
катили с медалями и орденами,
обрубки войны к стадиону «Динамо» –
в единственный действующий храм,
тогда заменявший религию нам.
Катили и прямо, и наискосок, как бюсты героев, кому не пристало
на досках подшипниковых пьедесталов
прихлебывать, скажем, березовый сок
из фронтовых алюминьевых фляжек,
а тянет хлебнуть поскорей, без оттяжек
лишь то, без чего и футбол был бы тяжек:
напиток барачный, по цвету табачный,
отнюдь не бутылочный, по вкусу обмылочный,
и, может, опилочный –
из табуретов страны Советов,
непобедимейший самогон,
который можно, его отведав,
подзакусить рукавом, сапогом.
И, может, египетские пирамиды,
чуть вздрогнув, услышали где-то в песках,
как с грохотом катят в Москве инвалиды
с татуировками на руках.
Увидела даже статуя Либерти
за фронт припоздавший второй со стыдом,
как грозно движутся инвалиды те –
виденьем отмщения на стадион.
Билетов не смели спросить контролерши,
глаза от непрошенных слез не протерши,
быть может, со вдовьей печалью своей.
И парни-солдатики, выказав навыки,
всех инвалидов подняли на руки,
их усадив попрямей, побравей
самого первого ряда первей.
А инвалиды, как на поверке, –
все наготове держали фанерки
с надписью прыгающей «Бей фрицев!»,
снова в траншеи готовые врыться,
будто на линии фронта лежат,
каждый друг к другу предсмертно прижат.
У них словно нет половины души,
их жены разбомблены и малыши.
И что же им с ненавистью поделать,
если у них – полдуши и полтела?
Еще все трибуны были негромки,
но Боря Татушин, пробившись по кромке,
пас Паршину дал. Тот от радости вмиг
мяч вбухнул в ворота, сам бухнулся в них.
Так счет был открыт, и в неистовом гвалте
прошло озаренье по тысячам лиц,
когда Колю Паршина поднял Фриц Вальтер,
реабилитировав имя «Фриц».
Фриц дружбой – не злостью за гол отплатил ему,
он руку пожал с уваженьем ему,
и – инвалиды зааплодировали
бывшему пленному своему!
Но все мы вдруг сгорбились, постарели,
когда вездесущий тот самый Фриц
носящий фамилию пистолета,
нам гол запулил, завершая свой «блиц».
Когда нам и гол второй засадили,
наш тренер почувствовал холод Сибири,
и аплодисментов не слышались звуки,
как будто нам всем отсекли даже руки.
И вдруг самый смелый из инвалидов,
вздохнул, восхищение горькое выдав:
«Я, братцы, скажу вам по праву танкиста –
ведь здорово немцы играют и чисто...» –
и хлопнул разок, всех других огорошив,
в свои обожженные в танке ладоши,
и кореш в тельняшке подхлопывать стал,
качая поскрипывающий пьедестал.
И смылись все мстительные мысленки
(все с вами мы чище от чистой игры),
и, чувствуя это, Ильин и Масленкин
вчистую забили красавцы-голы.
Теперь в инвалидах была перемена –
они бы фанерки свои о колена
сломали, да не было этих колен,
но все-таки призрак войны околел.
Нет стран, чья история – лишь безвиновье,
но будет когда-нибудь и безвойновье,
и я этот матч вам на память дарю.
Кто треплется там, что надеждам всем крышка?
Я тот же, все помнящий русский мальчишка,
и я, как свидетель, всем вам говорю,
что брезжило братство всех наций в зачатке –
когда молодой еще Яшин перчатки
отдал, как просто вратарь – вратарю.
Фриц Вальтер, вы где?
Что ж мы пиво пьем розно?
Я с этого матча усвоил серьезно –
дать руку кому-то не может быть поздно.
А счет стал 3:2.
В нашу все-таки пользу.
Но выигрыш общий неразделим.
Вы знаете, немцы, кто лучшие гиды?
Кто соединил две Германии вам?
Вернитесь в тот матч и увидите там:
кончаются войны не жестом Фемиды,
а только, когда, забывая обиды,
войну убивают в себе инвалиды,
войною разрезанные пополам.
