«Мне кричали: «O, Russia, Russia!» Екимов поставил на уши Австралию на Олимпиаде
Вячеслав Екимов – один из самых успешных велогонщиков в истории, в его активе золотые медали трёх Олимпийских игр – Сеула, Сиднея и Афин. Самая известная была завоёвана в Австралии, когда он сенсационно превзошёл Лэнса Армстронга и Яна Ульриха. Сейчас он возглавляет Федерацию велосипедного спорта России и настраивает наших спортсменов на подвиги в Париже. В эксклюзивном интервью «Советскому спорту» он рассказал о своих достижениях, раскрыл проблемы российского велоспорта и оценил шансы россиян на успешное выступления на Олимпийских играх – 2024.
– На днях была годовщина открытия Олимпиады-1980 в Москве. Эти Игры оказали влияние на всю страну. А что они дали вам как будущему спортсмену мирового уровня?
– Когда стартовала Олимпиада-1980 в Москве, я был ещё начинающим велосипедистом. В это время я находился в детском спортивном лагере, проходил отбор в Центр олимпийской подготовки Александра Анатольевича Кузнецова в Санкт-Петербурге. Мы встречали олимпийцев Александра Краснова, Виктора Манакова, они приезжали к нам в лагерь раздать автографы, сфотографироваться, дать советы.
Мы тогда очень плотно тренировались, но тренер давал нам по телевизору посмотреть все соревнования по велоспорту, увидеть гонки воочию. Потом встречали этих ребят с детской радостью. Вот этим мне запомнилась та Олимпиада.
А так, безусловно, любая Олимпиада для страны – это толчок вперёд. Посмотрите, в Москве до сих пор наследие, олимпийская инфраструктура приносит пользу народу. Велокольцо в Крылатском, гребной канал, велотрек – это всё те объекты, которые заняты с утра до вечера практически в полном объёме, не устарели ни морально, ни физически.
– Через восемь лет вы выступили на Олимпиаде в Сеуле. С каким настроем подходили к соревнованиям и ожидали ли, что сможете завоевать золотую олимпийскую медаль с первой же попытки?
– В Сеул сборная Советского Союза ехала только за золотыми медалями. Второе или третье место никого бы не устроило в той ситуации, потому что на тот момент мы были сильнейшими в мире. Рядом были восточные немцы, ещё где-то близко - Чехословакия. А западные команды, те же западные немцы, англичане, французы, слишком сильно отставали по времени в командной гонке, и в преследовании была такая же ситуация.
Я проехал командую гонку, так как в преследовании в финале отбора в СССР проиграл Гинтаутасу Умарасу, который потом выиграл олимпийское золото. По идее, у меня было бы два золота в Сеуле.
– Что для вас значила та победа и как её отмечали?
– Эмоции немного стёрлись в голове, всё-таки 1988 год. Но единственное, что помню, – это утренняя линейка. Каждое утро у нас было построение олимпийской команды, где чествовали олимпийцев, которые выиграли медали. На следующее утро после того, как мы выиграли гонку, было большое собрание, и председатель Государственного комитета СССР по физической культуре и спорту Марат Грамов поздравлял всю нашу команду, награждал почётными грамотами, подарки вручал. Те эмоции, конечно, остались на всю жизнь. Всё-таки в 24 года стать олимпийским чемпионом! А Дима Нелюбин в этот же день стал чемпионом в 17 лет.
С одной стороны, событие радостное, запоминающееся. С другой - я понимал, что завершилась какая-то эпоха. Я шёл к олимпийской медали, добрался до неё, а теперь вопрос – что дальше? 25 лет – это, в принципе, был предельный возраст для велосипедистов Советского Союза на самом высоком уровне. Я понимал, что ещё год-два, а что дальше? Конец карьеры, придут молодые? А молодые уже тогда серьёзно наступали на пятки нашей команде.
К счастью, открылись ворота Советского Союза, появилась возможность подписывать контракты с профессиональными командами, выступать в больших гонках, таких как «Тур де Франс». Это предопределило вторую часть моей карьеры. После этого я ещё 18 лет занимался велоспортом профессионально. Если бы не получилось этого стыка, то после победы на чемпионате мира 1989 года, скорее всего, мне бы пришлось завершить карьеру.
– Олимпиаду-1992 в Барселоне вы пропустили из-за запрета на выступление профессионалов, а на Олимпиаду-1996 в Атланте вас просто не взяли. Какой из этих пропусков был более обидным?
– В 1992 году я особо не думал об Олимпиаде, так как профессионалы действительно не допускались. А вот в 1996-м, честно говоря, был сильно расстроен тем, что в итоге не попал в команду. Всё шло к тому, что я должен был ехать разделку. Мои результаты на «Тур де Франс» отвечали требованиям – по-моему, я там в пятёрке закончил ключевую разделку. И у меня было подтверждение, что я еду на Олимпиаду. Сидел на чемоданах и просто ждал билет в Атланту. Но вместо билета пришёл факс: «Уважаемый господин Екимов, thank you very much, но едет другой человек». Поставили Женю Берзина, который в тот год выиграл «Джиро д’Италия», но летом был никакой, мёртвый.
Мне никак не объяснили решение. На самом деле и Женя был достоин ехать, и другие гонщики. Но я просто не понимал политику федерации на тот момент. Определяющим был «Тур де Франс», и все велогонщики, которые претендовали на место в команде, ехали этот Гранд-тур. Было видно, что я на голову сильнее других в разделке, но меня не поставили. Ну не поставили так не поставили.
– В Сиднее в 2000-м вы сотворили, наверное, одну из главных сенсаций. Расскажите, пожалуйста, подробно, что происходило в тот день перед стартом? Ощущали ли, что это тот самый день, когда сойдутся звёзды?
– Поучаствовав в трёх Олимпиадах и выиграв три медали, я понял, что Олимпийские игры – соревнования, которые не похожи ни на что, даже на чемпионаты мира. Это какая-то отдельная история, отдельное мероприятие, где всегда есть место чуду. Я не знаю, почему так происходит, но со мной это случилось.
В июне 2000 года, когда я выступал на «Туре Швейцарии», мне пришло сообщение, что умер мой отец и через три дня будут похороны. В тот день я не смог приехать. Но, когда я приехал спустя время к отцу на кладбище, сидел с ним, мысленно общался и сказал: «Я поеду в Сидней и выиграю для тебя медаль».
Когда я ехал в Сидней, понимал, что самочувствие неплохое и этот шанс надо использовать. Начал концентрироваться на индивидуальной гонке с раздельным стартом. Перед этим была групповая гонка, где я понимал, что у меня всё хорошо. Даже был такой момент, когда я мог оказаться в финальном отрыве, который боролся на финише за медали, но бросил, сошёл с гонки, тем самым экономя силы для главного старта.
В ночь перед гонкой ко мне во сне пришёл отец и сказал: «Не переживай, у тебя всё будет хорошо». С этим ощущением я утром встал и понимал, что у меня всё идёт так, как должно идти, без срыва. То есть полное хладнокровие и концентрация на старте. Мне ещё повезло с распределением стартовой позиции: я оказался во второй группе, а всего их было три. Первой группе не повезло, у них шёл дождь, трасса была мокрая и технически сложная, с поворотами, горками, спусками. Во второй группе, где ехал я, асфальт уже высох, ветра не было. И когда поехала третья группа, где все основные фавориты, у них развернулся сильный ветер, который подгонял тучи, и всё готовилось опять к дождю.
– Помните свои эмоции, когда вам пришлось после финиша следить за главными звёздами того времени – Армстронгом и Ульрихом? Причём Ульрих-то вас обходил на предпоследней отсечке.
– Эти эмоции незабываемы. После финиша меня посадили в специальное место – hot seat, то есть «горячее кресло», где я как лидер гонки должен был находиться. Со мной стояли двое полицейских, следили, чтобы никто ко мне не приставал, а комиссар UCI наблюдал за тем, чтобы я никуда не вышел. То есть я был в стерильной зоне, где отсидел почти два часа, ждал окончания гонки.
Эмоции на последних 15 минутах меня, конечно, распирали. Я видел, как третья группа проехала первый круг, а у меня до сих пор лучшее время. Они проходят второй круг – всё равно у меня лучший результат. Когда они поехали на третий круг и один за другим начали подъезжать к финишу, я начал считать: «Так, я уже 14-й, уже 13-й, уже в десятке…» Потом, когда подъехал Гончар, я понял, что вхожу в пятёрку, уже неплохо. И тут я понимаю, что у меня уже есть бронзовая медаль, она перерастает в серебро, а дальше – развязка. Как раз подъезжал Ульрих, но моё время уже закончилось, а ему ещё метров 40-50 надо было ехать. Тут я понял, что стал олимпийским чемпионом.
Прямо передо мной находился большой телеэкран, и картинка была поделена на две части: в одной был я со своими эмоциями, а в другой шла гонка. Я понял, что меня показывают на весь мир, – деваться некуда, надел очки, кепку натянул, чтобы максимально скрыть свои эмоции.
– Что происходило после той победы, помимо допинг-контроля и пресс-конференции?
– Дальше продолжались приключения. Функционеры команды понимали, что все эти процедуры, допинг-контроль и пресс-конференция, растянутся часа на два. Никто из них не мог дождаться момента, когда уже можно будет поехать в Олимпийскую деревню начать отмечать золотую медаль. В итоге они уехали, а мне оставили ключи от технички и сказали, где она припаркована. Все отправились в деревню, а я остался один. Но с этим у меня проблем не было, я хорошо говорил по-английски.
Когда всё это закончилось, я сел в машину и поехал, а медаль у меня просто висела на груди. Все олимпийские технички расписаны, указана страна. А в Австралии болельщики горячие, особенно в велоспорте, у них этот вид спорта чуть ли не номер один, очень хорошо развит. Я останавливаюсь на светофоре, а рядом подъезжают люди, кричат: «O, Russia, Russia!» И как-то подъезжает один парень, спрашивает: «Екимов?» Говорю: «Да, Екимов». Он мне: «Ты же выиграл сегодня? Покажи медаль». Я ему показываю медаль, он чуть из машины не выпрыгнул. Загорелся зелёный – смотрю, он за мной едет. Двигаемся очень медленно. В итоге, когда я подъехал к деревне, за мной была вереница – машин 10, наверное. Он обзвонил всех своих друзей, кто был по пути, они все приехали за мной. Я с такой кавалькадой подъехал к деревне, все автограф взяли, сфотографировались, медаль мою подержали, кто-то на зубок попробовал. В общем, подарил эмоции австралийским людям.
– На Олимпиаде-2004 в Афинах вы сначала заняли второе место, но позже из-за скандала с допингом у Тайлера Хэмилтона золото перешло вам.
– В велоспорте есть такая традиция: если ты выиграл гонку, то в следующий раз ты обязан попробовать отстоять свой титул. С таким настроем я и поехал в Афины. Я был готов отстаивать золотую медаль. И всё бы хорошо, самочувствие было хорошее, но ещё в деревне начался хаос. У всех, кто выходил на старт, брали анализ крови, чтобы избежать ненужных завышенных гематокритов. А гематокрит был основным показателем – если он слишком высокий, значит, у тебя, возможно, были какие-то манипуляции. Чтобы сохранять чистоту в стройных рядах сборной России, у всех брали этот анализ. И мне доктор команды тогда сказал: «Как ты вообще сегодня поедешь, если у тебя гематокрит – 43 и гемоглобин – чуть больше 12?» Я ответил: «Я сюда вообще-то за медалью приехал». Он посмотрел на меня и говорит: «Ну, давай, good luck». То есть у меня показатели были заниженные, но я чувствовал себя идеально.
Мне не повезло, была жара, градусов 38, а гонка длинная, с затяжными подъёмами и спусками, и я потерял свой бачок. Он был необычной формы, не круглый, а плоский, и у меня не было привычки попасть в этот держак, чтобы он плотно встал. Команда не могла мне ничем помочь, так как думали, что питание будет с машины. Я им объяснял, что на Олимпиадах и чемпионатах мира питание должно быть с обочины. Но никого из наших там не было, а у всех тех, кто меня знал и дал бы там бачок, были только круглые. То есть мне бы всё равно это не помогло. Поэтому всю гонку ехал без воды в эту жару. Лидировал всю дистанцию и растерял всё преимущество на последнем подъёме. К концу меня уже отключило. На спуске ещё разогнался, что-то выбрал, но всё равно проиграл секунд 20-30.
Конечно, было обидно. Я понимал, что это был как раз мой день. И золотая медаль именно в тот день многое бы изменила в моей жизни. Во-первых, были бы совершенно другие премиальные, но это ладно. Главное, что я мог получить «Золотую Звезду» Героя России. Например, как у Карелина. По положению, которое тогда было, трёхкратный олимпийский чемпион при наличии всех почётных наград мог получить эту награду. Но моя медаль нашла меня только в 2012 году, спустя восемь лет, когда это положение уже отменили.
– Не было ощущения, что это не вы выиграли золотую медаль, а Хэмилтон проиграл?
– Нет, меня долго глодала та техническая ошибка с бачком. А так, после Олимпиады мне позвонил менеджер моей команды Йохан Брюнель: «Ты свою серебряную медаль далеко не убирай, потому что у Хэмилтона будет допинговый скандал».
Получилось так, что у него допинг-проба попала вместо холодильника в морозильник, её непреднамеренно уничтожили. По крови нельзя было определить манипуляции. Вся эта сага растянулась на восемь лет. Сначала Хэмилтон собирал деньги на книгу, писал, что он никогда не употреблял допинг и раскрылся к концу своей карьеры. А потом ему пришлось, наоборот, писать книгу, что принимал допинг. Перевернулся человек в воздухе на 180 градусов и, соответственно, снова собирал деньги. В итоге МОК у него в 2011 году отобрал медаль, а мне её вручили в 2012-м.
– Какая золотая медаль из этих трёх для вас самая ценная?
– Они все по-своему ценны. Первая, конечно, запоминающаяся. Она подарила мне те эмоции, которые спортсмен всегда ждёт в своей карьере. Каждый готовится к Олимпийским играм и вдруг выигрывает. Первая золотая медаль даёт очень много эмоций.
Но самая запоминающаяся и самая сюрпризная медаль – это, конечно, Сидней. Я ехал туда участвовать, понимал, что в 34 года слишком оптимистично думать о медалях, когда есть Армстронг и Ульрих. Тем не менее получилось выиграть.
– Вы также планировали выступить на Играх-2008, но в 2006 году объявили о завершении карьеры. Почему приняли такое решение?
– Объясняется всё очень просто. Если бы у меня была золотая медаль в Афинах, то 100% я бы готовился к Пекину, отстаивать свой титул, пусть и понимал, что мне будет 42 года. В 2005 году я повредил позвоночник, была операция на грудном отделе. И весь сезон-2006 я гонялся, восстанавливая свою травму. То есть любое падение или столкновение могло меня вернуть обратно на операционный стол. Столкнулся с таким давлением, с неуверенностью в 40 лет. И в этот момент предлагают должность спортивного директора в той же команде, с тем же контрактом, какой был у меня как у гонщика. Конечно, это всё предопределило, что я завершил карьеру и стал функционером.
– Вы были партнёром Лэнса Армстронга и очень сильно помогали ему в борьбе за победы на «Тур де Франс». Как относитесь к нему сейчас, учитывая его признание в постоянном приёме допинга?
– Мы сейчас редко общаемся, если вообще это можно назвать общением. Я ему по традиции отправляю поздравления с Днём благодарения и днём рождения. Он коротко отвечает. Вот и весь контакт.
А то, что произошло с Лэнсом, – эта история странная от начала и до конца. Я не понимаю американцев. Они создали такую суперзвезду, суперчеловека, просто героя, модель для многих, кто борется с раком. Он и остаётся образцом. Лэнс создал фонд помощи онкобольным Livestrong, который собирал миллионы за счёт его открытости, гала-ужинов, аукционов и так далее. У него было большое поле поддержки. И вот так взять человека, свалить, замешать и сделать ему предложение, от которого он не мог отказаться, выступить на телевидении. Это, кончено, у меня в голове не укладывается.
– В 1989 году вы выиграли этап Tour de Trump. Помните, как вас тогда награждал сам Дональд Трамп?
– В 1989 году мы приняли участие в первой многодневной большой велогонке в Америке под названием Tour de Trump. Приехав туда, мы обнаружили, что участники – это все профессиональные команды, за исключением пары любительских из Америки. Первый этап, горный, и я оказываюсь в отрыве с сильным парнем из Колумбии и голландцем Герт-Яном Тёниссе, который выигрывал майку горного короля «Тур де Франс». Мы приехали втроём, и, естественно, я у них выиграл спринт. Спасибо ребятам, что довезли до финиша, не бросили, когда шли в гору.
Сам Трамп присутствовал на награждении, всех поздравлял. И я помню, что он в своей манере пальцем на меня показал и сказал: «Запомните этого парня, это сильный парень, этот парень из страны, которую мы плохо знаем, но с которой мы хотим наладить отношения. И такие парни, как он, сделают наши страны дружественными». Мы сфотографировались, и где-то в альбомах фото лежит. Надо найти, потому что, видимо, оно становится всё актуальнее.
– Какие самые необычные гонки, в которых вы принимали участие? Может быть, были какие-то невыносимые условия?
– Гонок было очень много. И в снег приходилось ездить большие классики. Так руки отмерзали, что не мог тормозить, в пальцах не было сигнала. Но есть гонка, которая меня удивила, – это Париж – Рубе. Я всегда старался избегать её, мне казалось, после неё очень сложно восстанавливаться, плюс за ней всегда шла классика, где у меня были неплохие шансы. В общем, я всегда её пропускал, а впервые поехал только в 1995 году. В итоге я приехал пятым-шестым и подумал: «Блин, это же моя любимая гонка, почему я её всегда пропускал?»
Она казалась мне не то что тяжёлой, а опасной. По пути камни, грязь, там правил его величество случай, когда можно было упасть, переломаться и закончить весь сезон весной. Это вызывало неуверенность. Но, когда я проехал, причём ехал и в дождь, и в сухую погоду, понял, что в этой гонке ты концентрируешь всё внимание на том, как не упасть. Потому что велосипед не слушается, гуляет, и тебе надо выбирать такую траекторию, чтобы ехать поверх камней, а не сбоку. Дождь – не мои погодные условия. А вот когда было сухо и ветрено, эта гонка как раз мне подходила. Однажды я практически выиграл, но мне не повезло, меня буквально перед самым финишем догнали два сильных и свежих гонщика. Но всё равно на подиуме один раз был. А так во всех гонках там, кроме двух, я заезжал в первой десятке.
– Порой на исход гонок оказывают влияние болельщики – случайно или специально. В частности, в прошлом году на «Тур де Франс» был массовый завал из-за человека, делавшего селфи. Как к этому относитесь и были ли у вас когда-то подобные случаи?
– Такого, чтобы специально совали палку в колесо, не было. Люди пытаются поймать свой кадр, залезть своим телефоном тебе в лицо. Но если ты едешь и понимаешь, что не будешь дёргаться, эта рука вместе с телефоном уйдёт. Нужно просто смотреть на свою дорожку, куда ты едешь. Слава богу, у меня всегда это срабатывало и люди расступались. Если думать о том, что тебя собьют, – это обязательно произойдёт. Мой совет всем людям, которые встречают велосипедиста: стойте на своей дороге, и он вас объедет, не надо никуда убегать. Препятствия, которые мечутся из стороны в сторону, обязательно его находят.
– Как считаете, могли ли вы добиться большего в карьере или сделали всё, что могли, и ни о чём не жалеете?
– Всегда думаешь о том, что мог бы добиться большего. Но, учитывая порядка 80 профессиональных побед, которые у меня были, включая индивидуальные золотые олимпийские медали… Тут нельзя грешить и говорить, что что-то не получилось. Но, допустим, проехать пять раз «Тур де Франс» в команде, которая выигрывала индивидуальный зачёт, – это редкая удача. Даже сейчас те люди, которые едут с Погачаром или до этого с Фрумом, понимают, насколько это тяжело. Ты выходишь и понимаешь, что в пелотоне у тебя нет ни одного друга, ни одной команды, которая помогла бы тебе в случае чего. Вся тактика строится так, чтобы другие команды тоже были заинтересованы догонять отрыв, если мы будем нейтральными. Три недели таких эмоций – это, конечно, немногим гонщикам удаётся пережить.
– В январе 2023 года Ильнур Закарин оценил уровень велоспорта в России на 1 из 10. И тогда вы с ним согласились. Как президент Федерации велосипедного спорта России видите ли вы какие-то подвижки за прошедшие полтора года?
– К сожалению, с 2017 года, когда я возглавил федерацию, мало что изменилось в плане инфраструктуры для велоспорта в стране. В Саранске возвели и сдали в эксплуатацию суперсовременный трек «BMX-рейс», где у нас чемпионат России проходит. Пожалуй, это единственный объект, который был сдан за эти семь лет. Из положительных изменений – средства от азартных игр стали поступать в федерацию именно для развития вида спорта, проведения соревнований. В прошлом году и особенно в этом мы значительно увеличили и географию, и количество всероссийских соревнований. Плюс изыскали возможность начать материальную поддержку наших региональных федераций. Не знаю, почему так происходит в нашей стране. Велоспорт – это 22 комплекта медалей, и он абсолютно недооценён со стороны исполнительной власти России.
На удачу появились модные течения, заезды Gran Fondo, массовые любительские заезды. Есть активные, инициативные ребята, которые от имени своих компаний делают большие праздники любительского велосипедного спорта. Думаю, следующий шаг – находить точки сближения и кооперироваться, чтобы наши соревнования, профессиональных и любительских гонщиков, были совместные. Это будет массово, красиво, и, главное, это больше будет напоминать фестивальные истории – то, что сегодня востребовано в России прежде всего.
– Как считаете, почему сейчас в России велоспорту уделяется меньше внимания по сравнению с тем временем, когда, как вы говорили, даже олимпийское серебро считалось поражением?
– Сильно поменялась структура управления спортом. В Советском Союзе большие ведомственные организации содержали спорт, вкладывались в детей, в здоровье нации. Это такие организации, как «Динамо», ЦСКА, «Трудовые резервы», «Буревестник», «Локомотив». А сейчас спорт у нас региональный, и выбор видов спорта, которым уделяется внимание, отдаётся исполнительной власти регионов. Соответственно, у нас инфраструктура позволяет развивать футбол, хоккей плюс отчасти плавание, потому что бассейны везде есть. Эти виды спорта поддерживаются более активно, чем велоспорт. Если уедем за Урал, то найдём только один специализированный объект – крытый велотрек в Омске. А дальше от Урала до Дальнего Востока ничего нет. Есть редкие места – Челябинск, Екатеринбург, – где инфраструктура позволяет проводить BMX-гонки. Всё, что касается маунтинбайка, – да, это хорошо, природа, парковая зона. Но там всё равно надо согласовывать с собственниками земли. Всегда моменты согласования, особенно перекрытие улиц для шоссейных гонок, – это хождение по мукам. Это не помогает развитию спорта.
– Российские велогонщики, в отличие от представителей ряда других видов спорта, примут участие в Олимпийских играх в Париже. Как принималось решение – ехать или не ехать?
– Сейчас стартует Олимпиада, и там 15 наших атлетов, которые выступят под нейтральным флагом. Борцы, например, отказались, частично дзюдоисты отказались, но у них на то были веские причины. Допустим, в дзюдо около 15 человек были отобраны, а взяли только нескольких и не самых сильных. То есть здесь МОК себя неправильно повёл. Всех, кто отобрался и мог участвовать в Олимпиаде, они должны были допустить. А они провели свою селекцию. Конечно, это обидно. Наверное, в такой ситуации и наша федерация приняла бы такое решение. Но у нас было три лицензии, две девочки и один мальчик, и это три наших лучших велогонщика. Не знаю, какие у них будут результаты, но лучше кандидатов у нас нет. Получается, к нашей федерации не было такого предвзятого отношения со стороны МОК. Я не вижу причин отказываться в этом случае. Всем гонщикам был задан один и тот же вопрос: «Хотите ехать? Мы вам всё обеспечим». МОК брал на себя всю логистику, питание, проживание, перемещение. Никто не отказался, если не считать Сашу Власова. Он принял такое решение только потому, что Олимпийские игры не вписывались в его план подготовки.
– Понятно, что Власов – потеря для сборной. Пытались как-то его уговорить?
– Я пытался разговаривать с человеком, который близок к нему. Хотел объяснить, что, если удачно проедешь «Тур де Франс», к Олимпиаде не надо готовиться. Надо просто хорошо восстановиться за неделю. В воскресенье «Тур де Франс» закончился, а в субботу уже разделка на Олимпиаде стартует. То есть надо просто выключиться, где-то отдохнуть день-два без велосипеда – и всё, ты к Олимпиаде готов. Думаю, трасса в Париже для Саши очень хорошо подходила. А он говорит: «Мне надо проехать «Тур де Франс», потом будет подготовка к «Вуэльте». Честно говоря, я не понял. К «Вуэльте» – да, надо готовиться, но если ты профессионал, то ты уже готов. Готовишься зимой, а летом просто гоняешься и отдыхаешь, восстанавливаешься. Что там готовиться? Как раз Олимпиаду в этом случае можно проехать. Может быть, это его первое приглашение, он его не принял, а на следующую Олимпиаду поедет. С другой стороны, кто его знает, век велосипедиста очень короток. Может, это единственный шанс поехать и как-то о себе заявить или хотя бы поучаствовать в Олимпийских играх. Всё-таки это такое событие, которое не гарантировано в жизни каждого спортсмена.
– Как в целом оцените шансы наших велогонщиков в Париже? Эксперты считают, что в десятку будет тяжело попасть.
– Эксперты особо сильно не ошибаются. Но давайте пройдёмся пофамильно. Дронова выступает в команде World Tour. Она и в однодневных гонках иногда финиширует в десятке, и разделки у неё иногда хорошо складываются. На чемпионате России она выиграла разделку практически одной ногой. Думаю, она способна что-то показать на этой Олимпиаде – по крайней мере, удивить наших экспертов.
Иванченко, к сожалению или к счастью, слишком молодая, она только второй год выступает в World Tour, хотя у неё очень хорошая команда и очень хорошая подготовка. Групповая гонка для неё может сложиться. Я её подбадриваю, говорю: «Алёна, от тебя ничего не зависит, ты проведи свою гонку так, как ты любишь. Пытайся уезжать в отрывы, и, может быть, что-то получится». На Олимпиаде команды не по шесть-восемь человек, а максимум пять. Тяжело пятерым контролировать гонку, так ещё и из этих пяти, может быть, трое с амбициями. То есть это практически открытые соревнования.
Сырице будет тяжело ехать разделку, хотя в этом году он не раз всех удивлял. В Голландии он мог бы выиграть гонку, если бы не техническая проблема, но разделку там провёл здорово. И здесь он тоже может удивить людей, особенно в групповой гонке. Здесь групповая гонка будет тяжёлая, и она напоминает классику. Финальные круги в Париже будут проходить через одну гору, на которой метров 300-400 камней. Может, у Глеба что-то там сложится.
Я бы заранее наших велогонщиков не списывал со счетов. Надо признать, что шансов мало, но списывать не стоит.
