Юрий Борзаковский: На дорожке я точно знал – выиграю или проиграю
Герой Олимпиады в Афинах объявил о завершении карьеры. Карьеры невероятной, со сложными сюжетами, трагедиями, триумфами. Мы поехали в гости к чемпиону, чтобы понять, как ему далось это решение.
«СНАЧАЛА МЕНЯ «ПРОВОЖАЛ» ИНТЕРНЕТ»
– Юра, это же совсем непросто: однажды взять и навсегда захлопнуть за собой дверь в мир, в котором ты жил долгие годы?
– Конечно, это тяжелое решение. Это решение озвучивал еще мой тренер Вячеслав Евстратов, умерший в конце прошлого года… Светлая ему память… Тогда же и руководство сборной почему-то начало меня усиленно провожать. Я узнал обо всем из Интернета. Точнее, не совсем так. Я ехал в машине, мне звонит друг, спрашивает: «Ты заканчиваешь карьеру?». Я очень удивился, потому что тогда вообще-то планировал еще выступать. «Быть этого не может», – говорю. Я сразу же опроверг это сообщение официально. У меня действительно состоялась встреча с президентом федерации Валентином Балахничевым, и я ему сказал что-то в таком духе: «Если у меня наладится все с работой в ближайшее время в Олимпийском комитете, то я, возможно, закончу карьеру». Видимо, это было воспринято как мое намерение, хотя я ни в чем еще окончательно тогда не определился. И с тренером мы очень много спорили по этому поводу. Я ему доказывал: «Я еще могу!». Если бы Вячеслав Макарович был жив, может быть, я действительно еще мог бы…
– Несмотря на два подряд перелома стопы?
– Да. Несмотря на это. Пока мы работали с Вячеславом Макаровичем тет-а-тет, у меня все получалось. А без него мне стало очень тяжело тренироваться. Для меня не составляет большой проблемы написать себе план и ему следовать, но все-таки очень нужен человек, который смотрел бы на меня со стороны и говорил, что не так. Вячеслав Макарович меня видел как спортсмена, так, как никто по сей день не может видеть. Мы проработали вместе 18 лет, знали друг друга уже на уровне телепатии. Он до последнего приходил на тренировки. Не стало Вячеслава Макаровича 9 декабря, а последние планы были им написаны в двадцатых числах ноября. Я улетел на сборы с молодыми ребятами в Португалию, и вдруг девятого числа рано утром мне позвонила его дочь… Я сразу же купил билет и вернулся домой.
«Я ПЛАКАЛ ТРИ РАЗА В ЖИЗНИ, НЕ НУЖНО СТЕСНЯТЬСЯ НАСТОЯЩИХ ЧУВСТВ…»
– Мужчины обычно стесняются своих слез…
– Я плакал. И не собирался скрывать этого. Считаю, что настоящих чувств стесняться не надо. Я плакал три раза в жизни. На похоронах своего тренера, когда умерла моя бабушка, которая меня растила, она была очень верующей и меня привела к вере в Бога…. И в Афинах, когда я выиграл золотую олимпийскую медаль. Перед олимпийским финалом, за десять минут до выхода на дорожку, тренер сказал мне, что нужно делать, каждые сто метров, все мне расписал. Это был такой спокойный, холодный математический план. И я пошел, как на контрольную работу, на свой финальный забег. Я все четко запомнил, и мне нужно было, наизусть выученное, всего лишь правильно «переписать». Перед этим разговором я сильно волновался, но, когда мне пришлось сосредоточиться на том, чтобы ничего не забыть, не перепутать, я начал думать только об этом. Я встал на старте, и для меня уже не было соперников! И даже когда за триста метров до финиша они пошли резко финишировать, я не пошел, я придерживался своего плана и потом действительно настиг их на финише.
– А если просто доверять себе, своему организму?
– (Смеется). У меня организм такой…
– Коварный?
– Да, я могу любую работу сделать, а как она потом скажется через два-три дня – это вопрос. Перед Олимпиадой в Пекине я был в настолько хорошей форме, намного лучше, чем перед Афинами! И я перетренировался в Иркутске, я бегал слишком быстро кроссы, бегал быстрее, чем говорил мне тренер, он меня останавливал, а я отмахивался: «Меня, по-спортивному выражаясь, прет! Мне легко!». Вячеслав Макарович пытался одернуть: «Ты не торопись… «Легко!». Нам нужно, чтобы на Олимпиаде легко было». Это была первая ошибка, а вторая – мои акклиматизационные дни, у меня на пятый день всегда «яма». И я обычно подгадывал свой пятый день, чтобы он пришелся на день отдыха между полуфиналом и финалом. А тут Вячеслав Макарович посчитал, что не будет у меня этого пятого «плохого» дня после сборов в Иркутске. Но пятый день попал на полуфинал, и я не смог финишировать нормально.
А готовность была колоссальная.
– Вы смогли простить себе это?
– Нужно прощать. Да что здесь в конце концов такого? Все проигрывают, с каждым хоть однажды это случается. Я, наоборот, после таких поражений злился на себя, мне хотелось себя преодолеть, ошибки – это ценный опыт.
Вы знаете, а я ведь еще не осознаю до конца, что закончена карьера. Продолжаю бегать, тренируюсь и в глубине души даже радуюсь тому, что появилось намного больше свободного времени и я могу побыть с детьми. Они тоже очень счастливы, им так непривычно, что папа, который летом всегда почти постоянно отсутствовал, теперь дома, катается с ними на велосипеде, мы вот только-только вернулись из семидесятикилометрового велопробега…
– И они выдержали?
– Не просто выдержали, а поставив дома велосипед, Ярослав тут же потянул его обратно к себе: «Ой, пап, а давай еще в магазин съездим». Я вздохнул: «Сынок, я готов съездить в магазин и куда угодно, но теперь уже только на машине…».
«В ЗОЛОТЕ ИГР НИЧЕГО СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО»
– Как вы относитесь к тому, что вашу золотую афинскую медаль приравнивают к двум золотым Владимира Куца. Уместны ли такие сравнения?
– Я считаю, что нет. Куц был великим человеком, у него была очень своеобразная техника, этот его знаменитый «рваный» бег… Во времена Куца тренировались намного жестче, чем мы. За его медалями стоит огромная, адская работа. И потом, он бегал на десять тысяч метров, а я на восемьсот, поэтому я не очень понимаю эти сравнения, как нас можно сравнивать? Единственное, в эпоху Куца не было сильных темнокожих «бойцов», а в олимпийском финале Афин, если не считать Кипкетера, у которого просто датский паспорт, я был единственным белым. Мы можем только гадать, что могло произойти, если бы Куц встретился с темнокожими. Может быть, он бы их всех легко «порвал». Так что каждый из нас достоин своего места в истории. Я горжусь тем, что добился своей огромной мечты, я мечтал о победе на Олимпийских играх с детства, сколько себя помню. И мне хотелось бы, чтобы это было не только моей, личной историей. А чтобы какой-нибудь мальчишка, услышав обо мне, поверил, что все возможно, что обычный паренек из Жуковского может дойти до такой высокой цели, а значит, может и любой другой. Здесь нет ничего сверхъестественного, поверьте.
– «В победе на Олимпиаде нет ничего сверхъестественного» – это претендует на афоризм. Но мне все-таки интересно: вы ни разу не сталкивались со сверхъестественным? Неужели все было для вас понятно, прозрачно, легко объяснимо?
– Пожалуй, нет… Я всегда знал, выходя на дорожку, выиграю я сейчас или проиграю. Я угадывал это по своему внутреннему состоянию. Порой меня охватывало какое-то полное безразличие, я пытался и не мог себя «схватить», поймать себя мыслью. И тогда становилось очевидно: ничего хорошего ждать не приходится. И все происходило именно так! Я не знаю, почему, откуда приходила эта пустота… Это так и осталось для меня загадкой. Ни от тренировок, ни от моей физической формы, ни от каких-либо других событий она не зависела. Она просто вдруг охватывала тебя, и все.
Еще я помню, как на чемпионате мира в Дэгу мы разминались, потом я сел в сторонке так, как обычно сижу, трясу ногами перед стартом, мне стало любопытно, и я начал вглядываться в лица остальных финалистов. Кто как настраивается, кто как волнуется. Не было мандража только у двух человек: у Рудиши и Абубакера Каки.
– Золотой и серебряный призеры финала.
– Да, вот так… А что касается меня, то я… Я просил Бога обо всем, что было для меня важно. И не было ни одного моего желания, моей просьбы, которой бы он не исполнил. Разве это не чудо?
