Спортивная жизнь Бориса Моисеева

Я – ФАНАТ

Борис Моисеев в представлении не нуждается. Аншлаги на концертах, расписание выступлений, для которого не хватает строчек в еженедельнике. Телевизионные группы, жаждущие интервью со звездой. Обычная, в общем, жизнь для сверхпопулярного человека. В скором времени Моисеев представит свою новую программу, которую посвятил москвичам и назвал «ДОРОГИЕ МОИ МОСКВИЧИ». Первые концерты – 27 и 28 мая в КЗ «МЕРИДИАН», а 29 мая – в КЗ «ИЗМАЙЛОВО». А пока замечательный артист – в гостях у «Советского спорта».

ПРАЗДНИК НА УЛИЦЕ

— Борис, вы знаете, что кандидатуру Москвы выдвигают на проведение Олимпийских игр 2012 года. Как вы считаете, нужна нам сейчас Олимпиада?

— Мне посчастливилось работать на Олимпийских играх в 1980-м. И если бы этого не случилось, я бы никогда не увидел выдающихся людей того времени, никогда не увидел бы ту красоту, то доброжелательное отношение к спорту, которое мне довелось наблюдать в Москве в дни Олимпиады. Как подтянулась столица, как изменилось отношение людей друг к другу!

— Вы тогда Москву такую нарядную и торжественную первый раз увидели?

— Да, первый раз в жизни. И это старание показать всему миру, что мы достойны провести самое главное соревнование, наверное, и поставило нашу столицу в ранг лучших городов планеты… Мы доказали всем, что Москва может и имеет полное право принимать у себя большой спорт.

— А вы участвовали…

— В культурной программе. Это было какое-то безумное единение. Переживали за всех. Даже если ты ничего не понимал в тяжелой атлетике, легкой атлетике, все равно следил за турниром, потому что уже сам являлся участником Олимпиады.

— Сейчас все говорят о поиске национальной идеи. Но, может, идея проведения Игр в 2012 году в Москве и станет каким-то объединяющим началом для всех нас?

— Обязательно. Я думаю, что в 1980 году именно это единение людей и привело к такому взрыву. Строительному, информационному и другим, и в то время, если бы была другая власть, я думаю, могла возникнуть национальная идея.

Тогда это был первый рывок в мир. И надо поблагодарить всех тех людей, которые все-таки сумели провести Олимпиаду в Москве. Даже несмотря на режим, который был в городе, когда Москва была наводнена милиционерами. Люди стали более аккуратны, они не позволяли себе пьянства, жульничества, каких-то разбоев. В то время можно было гулять по Москве, не боясь, что тебя кто-то по голове ударит, оскорбит или унизит. И одновременно произошел большой рывок в культуре. Стали «выпускать» ранее запрещенные коллективы. В том числе и мой – «Трио экспрессия». Официально нас, конечно, не пропускали, но я принимал участие в больших концертах, в Олимпийской деревне, например.

ПРОФЕССИОНАЛ СО СТАЖЕМ

— Скажите, а какие-то спортивные имена вам запомнились? Я так понимаю, что вы не особый болельщик, но тем не менее...

— (С обидой). Ну, как вам сказать… «Не особый болельщик»... В 1979 году — это было в Юрмале — на одно из моих шоу приехали Людмила Пахомова и Александр Горшков. После концерта ко мне подошла Людмила и сказала: «Я очень хочу вас пригласить на подготовку одной танцевальной пары, которая будет выступать в следующем сезоне». Я, человек, который никогда в жизни не стоял на коньках, получил такое приглашение — поставить номер для пары. Помню только, что это был мальчик с еврейской фамилией и девочка. Людмила меня привезла в Лужники, на каток «Кристалл». Я стал ходить туда, и мне было очень интересно ставить для них хореографию на льду. И, наверное, именно Пахомова открыла во мне эту влюбленность в фигурное катание. Сейчас я наблюдаю за всеми выступлениями и российских пар, и зарубежных. И очень удивляюсь, когда пишут и говорят, что кого-то засудили. Неправда, такого не бывает. Просто кто-то что-то недоделал. Это видно. Или в «дорожку», или в композицию не внес все те элементы, которые должны быть там.

— То есть здесь вы можете судить как профессионал?

— Ну, в принципе, могу. Конечно, правила меняются. Мне и Горшков об этом рассказывал. Как-то мы встречались, лет пять или десять тому назад, уже после трагической смерти Людмилы. Я сказал ему: «У вас все поменялось — правила, судейство». На что он мне ответил удивительно правильно и профессионально: «Не бывает дыма без огня».

Современные фигуристы не могут посмотреть на себя со стороны: «А все ли мы, ребята, показали? Все ли дотянули?» Стоит ли говорить всему миру, что тебя засудили, если ты что-то неправильно сделал? Конечно, есть и такое, когда арбитры предвзято относятся к тем или иным ярким парам. Но как не признать, к примеру, китайцев, если они побеждают на сто процентов?

Это с одной стороны. С другой… Так как я российский гражданин, разумеется, мне бы хотелось защищать только наших. Но давайте смотреть на фигурное катание честно. Как мне кажется, за те 20 лет, в течение которых я слежу за фигурным катанием, мы утеряли на катке динамику и оригинальность композиции. Почему-то все стали кататься по-американски. Ровно, с большой техникой. Но потерялось то, что показывала Пахомова, что показывала Роднина. Нет «фишки», того, на чем стояло наше советское фигурное катание.

— Да, в те годы комментатор мог не объявлять, кто выходит на лед…

— Да, все было видно. У каждого был свой шарм. Вот это мы потеряли. Не потому, что мы стали хуже, нет. Просто мы немножко отошли от советской школы фигурного катания, от артистизма, который демонстрировали наши спортсмены. Посмотрите, какие стали холодные лица. Кроме Ягудина, по драматизму и актерскому мастерству никто на шесть баллов не тянет.

— А Слуцкая?

— Слуцкая имеет хороший «материал», но до уровня старых мастеров недотягивает. В нее, наверное, недокладывают ту духовность и ту игру, которые были раньше у наших фигуристов. Всех тех ребят, которые были в сборной СССР, я прекрасно знал. Сейчас спортсмены стали роботами, они стали «чесать» свои программы. Выполняя ту или иную дорожку, забывают, что в этой дорожке нет главного, нет трюка, на который может клюнуть публика.

— Может, вообще фигурное катание нельзя воспринимать как спорт? Не убивает ли момент соревновательности красоту? Ну как можно искусство оценивать в баллах?

— Мне кажется, что и бальные танцы, и фигурное катание, и синхронное плавание, и художественная гимнастика должны оцениваться по иным критериям, нежели другие виды спорта. И упор в оценках надо делать не на «трюковую» часть, а на артистизм и оригинальность.

ЭСТЕТИКА ТАНЦА И СПОРТА

— Вы как танцовщик должны знать изнанку тренировок. Вопрос банальный, но вы можете сравнить подготовку танцовщика у станка с тренировкой боксера?

— Вы знаете, я думаю, это все похоже. Дело в том, что в нас вкладывалась эстетика, а техника меньше оттачивалась, чем сегодня. Сегодня из-за отточенной техники, из-за этих технических достижений невозможно увидеть человеческого тела. Мы потеряли эту эстетику тела, мы потеряли дух спорта. Ведь девиз спорта — это красота. Спорт — это красота, эстетика и мир.

— У вас тоже есть ощущение если не тупиковости развития, то как минимум кризиса спорта?

— Да, конечно. На сколько хватит человека, чтобы достичь новых рекордов? Все добились уже таких критических результатов, к которым нормальный человек уже не сможет приблизиться. Мне кажется, что, как в искусстве или в кино, спортсмены возвратятся к той, забытой сегодня, эстетике. Для фигуристов это будет красивый танец, сюжет, музыка…

Это первое. Второе: сегодня большая проблема нашего российского спорта — это разница финансирования. Команды-лидеры, например, как «Локомотив» или «Спартак», имеют финансовую подпитку, их спортсмены материально обеспечены, и это правильно. Но именно поэтому у нас сейчас нет массового спортивного движения, как раньше, до капитализации нашей страны. Тогда все получали одинаково. Не важно, в каком клубе ты играешь. Спортсмен из Урюпинска нужен был всей стране, чтобы побеждать для всей страны. Он получал за это все то, что получал столичный спортсмен. А сегодня провинция осталась без денег, без финансирования, без спортивных залов, без спортивного инвентаря. Это грустно…

— Как вам кажется, какой сейчас есть шанс у мальчика или танцовщицы из школы в Минске стать Борисом Моисеевым?

— Никакого. Только если найдется такой человек, как я. Моя сегодняшняя труппа создана из провинциальных ребят. Но, к сожалению, у меня нет правового статуса, я не могу прописать, как в спорте, в контракте, что ты из моей команды никуда не уйдешь, например, к Лайме Вайкуле или к Филиппу Киркорову, а будешь работать только на меня, потому что я вложил в тебя хорошие деньги.

— А в ваше время можно было пробиться?

— Можно. Мое время было другое. Меня Алла Пугачева нашла в Литве. Если бы она не взяла меня к себе в коллектив, Моисеева бы никто не знал до сих пор. Ну знала бы маленькая республика: или Белоруссия, в которой я учился и жил, или тот же Вильнюс, в котором я потом работал. Но когда она забрала сюда, в Москву, в столицу, я стал Борей Моисеевым. Меня заметила и Пахомова, и все остальные. Тут все связано.

— Случай? Фарт?

— В теории надо появиться в том месте и в тот час, когда тебя заметят. А для этого нужно быть неординарным. Надо идти на какие-то компромиссы с совестью…

— А провоцировать судьбу можно?

— Можно и нужно.

— Применительно к спорту экспрессия, момент скандальности — это необходимо?

— Конечно, это одна из формул успеха.

— То есть то, что Анна Курникова не очень играет в теннис…

— А это никого не волнует. Зато у нее аппетитная попка. И белые волосы.

ФОРМУЛА ШОУ-БИЗНЕСА

— Не находите, что спортсмены сейчас начинают использовать приемы шоу-бизнеса? Многих это раздражает.

— Нахожу. А как без этого? На тебя должны положить глаз. А как можно на тебя положить глаз, если ты прыгнул не так, как надо? А если ты ярок и вокруг тебя идет какая-то легенда, которую раскрутили пиарщики, то на тебя уже будут смотреть по-другому. Тебя могут и пожалеть, дать какой-то шанс.

— В последнее время журналистам разрешили обсуждать то, о чем раньше могли только сплетничать. Курникова с тем живет, Буре с той… Многие спортсмены на это обижаются. Вы думаете, это правильно? Вас не раздражает, что суются в вашу личную жизнь?

— Вот вышло 490 публикаций в стране и за рубежом за этот год. Не считая Интернета. Почти везде обсуждают мою личную жизнь. Я привык. Это часть шоу-бизнеса.

— Какую часть из них вы видели?

— Ну, публикаций 20. Но я понимаю, что без этого нельзя. Имя должно быть на слуху всегда. Не важно, в каких новостях, в плохих или хороших. Конечно, где-то бывает обидно.

— А злоба бывает на журналистов, вот прямо чтоб убить?

— У меня – нет. Я умный человек, наверное. Бывает не злоба… Вот всегда задаю журналисту вопрос, почему ты не рассказал о моих плюсах, почему ты все время рассказываешь о минусах, которые к тому же ты сам и придумал. Вот от этого бывает немножко… ну, не обидно... Ну почему ты не написал обо мне, что я знаю спорт, что я интересуюсь им и переживаю за наших? Что я себе позволяю иногда прийти на стадион… Правда, публика не дает смотреть игру. Иду, допустим, в Олимпийский, на теннис, и начинаются автографы или кто-то начинает писать записки с телефоном. Сидеть дома, в закрытом помещении, и смотреть по «ящику» спорт – это не то.

— Так вы болельщик?

— Конечно. На футбол я не могу идти, какой-нибудь м…к бросит в меня бутылку. Не потому, что он не любит меня, а потому, что ему в кайф себя проявить перед толпой своих друзей, одноклассников, сослуживцев. Это есть какая-то наша невоспитанность. Когда я не стою на сцене, а прихожу в публичное место, где я хочу провести так же, как и вы, свои 2–3 часа, почему должен кто-то меня напрягать? А водить с собой охрану в 20–25 человек, чтобы меня окружали, это не отдых, это у окружающих вызывает еще большую агрессию.

Я мечтаю прийти на футбол, я поклонник нашего «Локомотива», я всегда участвую в их мероприятиях. Правда, в этом году они меня не позвали, на что я безумно обижен, так и напишите это. То есть когда тихий, спокойный праздник, то Борю Моисеева зовут, как пафос в Кремле — Бори нет. Все есть, а Бори — нет. Ну почему?

— А какие-то личные контакты от этих концертов остаются? Какая-то возможность познакомиться с кем-то из спортсменов? Они вам интересны?

— В принципе, да. Я слышал обрывки фраз и считаю очень умным и продвинутым человеком Ягудина. Вот с этими людьми мне хочется познакомиться. В моем доме живет Бутырская. Мне приятно с ней разговаривать, она мне рассказывает какие-то вещи…

Есть три профессии, которые стоят рядом по эмоциям, по проблемам, по катастрофе жизни, — летчики, спортсмены и артисты. Потому что мы все рискуем, каждый день и каждую секунду. Вот это нас всех и объединяет.

БЕЗ ИЗЛИШНЕГО КОНФЕРАНСА

— Стресс, адреналин… Мне кажется, что профессиональным спортсменам, не знаю, как артистам, им этого адреналина, стресса настолько достаточно, что каждый день делать зарядку, ходить в фитнес-клубы излишне… Это от лукавого, когда все современные звезды говорят: я там бегаю на тренажере, я бегаю по утрам…

— Вы знаете, я никуда не бегаю и никуда не хожу. Если я провожу в день три-четыре часа в балетном классе, то мне хватает, и не надо поднимать гири. И потом, у меня такое телосложение, что мне не обязательно быть качком. А форму я поддерживаю в балетном классе и два часа на шоу.

— А специальные диеты?

— Конечно, придерживаюсь. Я не могу себе позволить жевать, поэтому ничего не покупаю. Иногда возникает желание нажраться так, чтобы упасть в кровать, пузо наверх, от кайфа чесаться и умирать, зная, что я наелся. Но потом, когда я думаю, что тебе завтра надо выйти на сцену, а твои жиры никому не нужны, тебе в первую очередь, а публике тем более, то думаешь, что не будешь ты жрать, и диета сама собой включается.

— Жуткий вопрос, можно? Как вам кажется, когда вы закончите карьеру, насколько быстро вас забудут?

— Знаете, я об этом стараюсь не думать, как скоро меня забудут. Хотя я работаю в бизнесе, индустрии, которая называется эстрада, здесь необходимо ярко и оригинально подходить к себе. Буквально 7–10 лет тому назад я был одним из самых ярких танцовщиков на эстраде, но я смог себя переделать и стать одним из исполнителей сегодняшнего легкого жанра, который на 2–3 месяца поднимается в хит-парадах, а дальше все. Надо найти ту песню, которая будет хитом не три месяца, а пять-десять лет. И, слава богу, такой репертуар у меня есть.

— Скажите, какова роль команды в достаточно индивидуальном шоу Бориса Моисеева?

— Главная. Потому что команда — это та стенка, на которую ты опираешься.

— Сыгранность должна быть?

— Обязательно. Все должны понимать друг друга с полувзгляда, полужеста. Публика никогда не увидит этого. Даже когда я стою спиной к участникам шоу, они знают, когда надо делать поклон, а когда нет.

— А вы играющий тренер или руководящий?

— Играющий, конечно.

— Хорошо, тогда как бы вы себя охарактеризовали как можно откровеннее – как тренера-деспота или все-таки позволяющего демократию?

— Я думаю, что я либерал. Позволяю быть кому-то в команде лидером. Но только если мне это будет нужно. Если я посчитаю, что у кого-то мозги круче моих и он сможет предложить то решение, которое будет мне интересно, я могу его выпустить на первую роль.

— Новое шоу, которое вы представляете публике, сколько длится по времени?

— Ну, это зависит от публики. У меня есть стандарт – 1 час 45 минут, которые я должен отработать по контракту. Но если у зрителей есть эмоциональная потребность смотреть и слушать меня дальше, я буду играть столько, сколько требует от меня публика. Забивать голов столько, сколько будут просить…

— Мы говорили, что раньше выходила Роднина и не надо было ее объявлять. Бориса Моисеева не надо объявлять?

— Не надо. Я никогда не прошу — расскажите все титулы, что я получил в Лондоне, в России, сколько статуэток, премий, мне это неинтересно. Мне интересно коротко: «Дамы и господа, Борис Моисеев!» Все.