Я - Диего
Продолжение.
Начало в № 5, 10, 15, 20, 25, 30, 35, 40, 43, 48, 53, 58, 63, 68, 73, 78, 83, 88, 93, 98, 103, 108
Отбывая дисквалификацию, наложенную на него ФИФА, Марадона не терял надежды вернуться в большой футбол. Однако сильные мира сего не оставляли его в покое, и окончательную победу над своими недоброжелателями он одержал только через три с половиной месяца после истечения срока санкций.
ГЛАВА 11
ПОБЕДА НАД ВЛАСТЬЮ
Я решил сыграть в благотворительном матче, и я в нем сыграл. С нами ничего не могли поделать: судья Рикардо Кабрини не имел никакого отношения к АФА, так как уже закончил свою карьеру, равно как и его помощники. Необходимую страховку оплатила не федерация, а моя фирма "Maradona Producciones", которая еще и напечатала входные билеты. Матч также организовал я, а не АФА. Вот таким образом все и получилось. Игра состоялась, и я вновь был там, на поле, с мячом. И вместе с народом.
Грондона нанес мне удар ниже пояса; он предложил 50 000 долларов за то, чтобы я не выходил на поле. Тогда я ответил ему жестко, как мне сейчас кажется, чересчур жестко: "Авеланж, Блаттер и другие начальники! Никто не будет вас оплакивать в Аргентине, когда вы умрете". И добавил: "Пока Грондона является президентом АФА, я ни за что не вернусь в сборную". Это были очень жесткие слова, но они шли от самого сердца.
Когда я вышел на поле, меня пробрал озноб. Стоял хмурый вечер, небо было затянуто тучами, но на трибунах собралось несколько десятков тысяч зрителей. В итоге мы получили более 100 000 долларов прибыли, и это только от продажи билетов. С учетом рекламных поступлений наш совокупный доход перевалил за 200 000 долларов, и все это пошло семье Фунеса для того, чтобы оплатить его пребывание в санатории и продолжить строительство футбольной школы, названной в его честь.
Как только я ступил на газон, то сразу же поприветствовал "инчаду" "Боки", сидевшую справа от меня. Я был очень взволнован, очень, но ничто не могло заставить меня забыть о Хуане. Хуан остался бы доволен этим матчем, потому что мы надрали задницу власть имущим, которые считали себя хозяевами всего на свете, а на самом деле им ничего не принадлежало. Я сыграл довольно хорошо: забил два мяча и сделал голевой пас Альберто Акосте. В итоге моя команда, выступавшая в синих футболках, одержала победу со счетом 5:2. Я покинул поле за несколько минут до финального свистка, а потом сказал окружившим меня журналистам: "Сегодня футболисты вновь начали верить в свои силы". И я сам поверил, ведь мы победили самого могущественного соперника из всех существующих. Мы победили власть.
ЦЕЛЬ № 1 - РАССТАТЬСЯ С "НАПОЛИ"
Я начал потихоньку тренироваться, перебравшись на курорт Марисоль, расположенный в 550 км к востоку от Буэнос-Айреса. Туда я приехал в январе 1992 года, а в феврале провел свой первый матч после дисквалификации. Эта благотворительная встреча была организована для того, чтобы помочь детям-инвалидам, и именно тогда я забил свой первый мяч как футболист, которому было запрещено играть. Наградой мне была тысяча поцелуев от больных, но счастливых детей. Счастливых, как никто другой.
В субботу, 4 июля, три дня спустя после моего освобождения от оков ФИФА, я отправился в имение Эль Сосьего, которое принадлежало дону Антонио Алегре, президенту "Бока Хуниорс". Там и началась моя дорога назад, мое возвращение в футбол. Я хотел сменить клуб и уйти из "Наполи". Куда? Меня приглашали в "Марсель", но Бернар Тапи начал терять свои позиции. Однако это был хороший шанс: я искал тишины и покоя, и французский футбол мог мне их дать. Другим вариантом был "Бока Хуниорс", но здесь все упиралось в деньги. Открыть передо мной двери мог и какой-нибудь другой европейский клуб, например, "Реал". Или "Севилья". Правда, только потому, что туда прибыл Карлос Билардо и мы с Маркосом Франки отправили ему послание следующего содержания: "Сообщи, можешь ли ты что-нибудь сделать. Для Диего это было бы неплохим местом. Там не давят на психику, не требуют "золота". Хотя с ним можно было бы выиграть все".
Но самой главной задачей являлось скорейшее расставание с "Наполи". Бедняжки пригласили меня на презентацию новых игроков — уругвайца Фонсеки и шведа Терна, словно между нами ничего не произошло. В Неаполе были встревожены жесткими заявлениями, которые я сделал в итальянских СМИ, но у меня были веские причины на то, чтобы не возвращаться.
В интервью каналу "Телемонтекарло" я четко сказал, что мой цикл в "Наполи" окончательно завершен и что я ничем не смогу помочь неаполитанцам, если вернусь. Единственный, кто в этом случае обогатился бы, - это президент клуба Ферлаино, который и так достаточно на мне заработал. Я считал, что "Наполи" уже научился играть без Марадоны и что я уже не нужен этому клубу. В итоге "Наполи" вылетел, но произошло это по вине Ферлаино, который не смог управиться с коллективом. Говорили, что он собирался прилететь ко мне в Буэнос-Айрес. Сукин сын! В течение целого года он и слышать обо мне ничего не хотел, а вот теперь всполошился. Кроме того, новый главный тренер "Наполи" Клаудио Раньери заявил еще до знакомства со мной, что пока он стоит во главе команды, Марадоны в ней не будет. Я ясно объяснил всем им, включая президента Итальянской федерации футбола Антонио Маттарезе, свою позицию: я не заслуживал такого наказания, меня заставили заплатить за то, что я иностранец, и за то, что я не дал Италии сыграть в финале Мундиаля. В футболе замешаны многие очень сильные интересы, а в том году итальянцы лишились кучи денег. Но даже если бы меня дисквалифицировали на 10 лет, Аргентина все равно обыграла бы Италию в полуфинале ЧМ-90.
Все эти причины побудили меня отправить факс в "Наполи", в Итальянскую федерацию футбола, в АФА и ФИФА 29 июня 1992 года, за день до истечения срока моей дисквалификации. В этом факсе мы попытались объяснить, почему у меня нет ни малейшего желания возвращаться.
МЕЖДУ "СЕВИЛЬЕЙ" И "МАРСЕЛЕМ"
В Неаполе не были согласны с таким поворотом событий, и началась война факсов и писем. Порой мне казалось, что нас с головой завалят бумагами. В этот момент я сделал единственное, что мог сделать, - обратился с иском в суд Буэнос-Айреса и в итоге добился права покидать пределы Аргентины: я хотел иметь возможность в любой момент собрать чемоданы и уехать. Моя "команда" была впечатляющей: я, мой агент Маркос Франки, тренер по физподготовке Хавьер Вальдекантос, врач Луис Пинтос, психоаналитик Рубен Наведо, психиатр Карлос Хандлартц, адвокаты Луис Морено Окампо, Антонио Хиль Лаведра, Уго Хоффре и Даниэль Болотникофф.
Франки отправился в Севилью, после того как Билардо поговорил с президентом клуба Луисом Куэрвасом. А Болотникофф тем временем должен был встретиться с одним из помощников Бернара Тапи — Жан-Пьером Бернесом. Вокруг меня шло активное движение, чтобы наконец определить идеальный клуб, в котором я буду играть.
Чем мне нравилась "Севилья" — тем, что в ней работал Билардо, и от команды не требовали громких побед; но в то же время я не мог даже себе представить, что нам придется бороться за выживание. В "Марселе" меня привлекало то, что там были готовы предоставить мне виллу, о которой я так мечтал, и возможность выступать в Лиге чемпионов в составе сильной команды, а также относительное спокойствие французского чемпионата. Однако мне не нравилась обстановка в городе, которая очень походила на ту, что была в Неаполе. Кроме того, мне пришлось бы учить новый язык и снова проходить адаптацию.
У меня было достаточно времени поразмышлять над всем этим, хотя моя активность не спадала. Вскоре мы провели еще один благотворительный матч. Когда встреча закончилась - мы выиграли со счетом 7:0, - я собрал пресс-конференцию, на которой заявил: "Я интенсивно тренируюсь только 12 дней. Мы на правильном пути, и я не собираюсь отказываться от малейшей возможности получить игровую практику. Я решил вернуться для того, чтобы отплатить своей игрой людям, которые поддерживали меня в Аргентине в течение этих тяжелых полутора лет. Даже Пеле хочет, чтобы я вернулся! Переговоры ведутся с "Севильей" и "Марселем". "Бока"? "Бока" пусть подождет; я не хочу ставить клуб в затруднительное положение, потому что тогда ему пришлось бы выложить немалую сумму. Пусть никто не сомневается, что я готов умереть в футболке "Боки", равно как и в футболке сборной Аргентины. И когда я наберу форму, то буду бороться за место в национальной команде. Я очень хочу вернуться в сборную, но пока это всего лишь желание".
Думая об этом, я вернулся в Буэнос-Айрес, где моя жизнь стала более простой: я тренировался в Палермо, сбросил уже 7 кг, вечером смотрел по телевизору футбол и различные шоу. Я пел танго "Мечта паренька" и "Правда миланки". Некоторые были удивлены, что Марадона поет танго, но большинство уже знало, что я был рожден для этого. Мне очень нравится танго — нравится петь и слушать его. Я умираю от Хулио Сосы так же, как и от рока. Не знаю, может быть, это одно из моих противоречий.
СВОБОДЕН И СЧАСТЛИВ
Я по-прежнему пытался вернуться на поле, на этот зеленый прямоугольник, и дело уже начинало двигаться с места. Руководство "Наполи" согласилось обсудить вопрос о расторжении контракта в нейтральном месте и в присутствии представителя ФИФА. Со стороны я прекрасно понимал политику Ферлаино: тянуть до последнего, чтобы потом сказать журналистам и своим людям: "Его вырвали у меня из рук". Уже в середине переговоров они взяли да оштрафовали меня на 168 000 долларов и урезали мне контракт на 40 процентов. Они хотели войны, и они были удивлены, получив ее.
В те дни старик Авеланж в тысячный раз повторил, что любит меня как сына, как собственного ребенка. Ох, как же он меня любил…
Окончательное решение должно было быть принято в Цюрихе, на заседании в штаб-квартире ФИФА. Мой телефон разрывался: звонил Билардо, не веривший, что все может решиться в мою пользу; звонил Маркос, просивший меня не нервничать; звонил Бернар Тапи, чтобы убедить меня принять его предложение; звонил Грондона, сообщивший о том, что уверен в положительном исходе дела.
Наконец, этот день настал. Мне позвонил Франки, чтобы сказать… нет, я не мог в это поверить: "Диего, я отвечу им, что ты вернешься в "Наполи". Я был вне себя, я ни черта не понимал, а он пытался остановить мой всплеск негодования, и когда ему это удалось, Маркос объяснил мне: "Мы скажем им, что ты вернешься, но только при соблюдении определенных условий, услышав про которые, они сами нам скажут "нет".
Ответ пришел 14-го числа, в пятницу. "Наполи" ответил, что принимает все наши условия за исключением экономических требований. И комиссия ФИФА решила, что итальянцы ответили отказом на наше предложение. Это был первый шаг к свободе! Теперь нужно было, чтобы "Севилья" официально заявила о своем желании приобрести меня. Пока она раздумывала, в "Наполи" старались сделать все для того, чтобы завоевать мое расположение: зарезервировали виллу на острове Капри с видом на море, вертолет, который доставлял бы меня в Неаполь, яхту, само собой разумеется. Я же продолжал ждать и надеяться, что андалусийцы хоть что-нибудь сделают. И они сделали: 18 августа "Севилья" отправила факс в "Наполи", требуя огласить мою трансферную стоимость! Я знал, что они это сделают, иначе они бы не были испанцами, матадорами!
Но радоваться было рано: 9 сентября Блаттер заявил, что лучшим решением была бы передача меня "Севилье" в аренду. Тут же я поставил ультиматум: "Если 12 сентября, в субботу, эта история не закончится, я уйду из футбола. Клянусь своими дочерьми…" В итоге я получил-таки разрешение покинуть пределы Аргентины.
В 7 утра 13 сентября, в воскресенье, я приземлился в мадридском аэропорту "Барахас", а оттуда вместе с Клаудией и Маркосом на частном самолете проследовал в Севилью. Там я впервые подал руку президенту "Севильи" Луису Куэрвасу. У меня было желание спросить его: "Что же ты не прояснишь некоторые вещи, зерно чечевицы?" Но я подумал, что для первого раза это было бы чересчур.
Я побывал на стадионе "Санчес Писхуан", на котором проводила свои домашние матчи "Севилья", и видел ее поражение от "Депортиво" из Ла-Коруньи, которое воспринял как свое собственное. Тем не менее я чувствовал себя как дома: на скамейке запасных сидел Билардо, на поле был Симеоне, и вообще обстановка напоминала мой дебют в "Наполи".
Я остановился в загородном отеле, построенном в арабском стиле, и решил тренироваться и ждать. Решающее заседание с участием представителей "Наполи", "Севильи" и ФИФА постоянно откладывалось. 18 сентября, в пятницу, я собирался улететь в Буэнос-Айрес, но не сделал этого, потому что когда я встал, то обнаружил под дверью факс, который прислали мои дочери. В нем говорилось: "Папа, не приезжай. Мы надеемся, что сами приедем к тебе". Эта бумага была для меня дороже любого контракта.
Наконец, настало 22 сентября. Было почти три часа дня, и я сидел в ресторане отеля в окружении всей моей семьи. Внезапно я поднял глаза и увидел направляющегося ко мне Франки. Казалось, что его лицо состоит из одной улыбки и все светится от радости. Он встал сбоку и посмотрел на меня сверху вниз, потому что я все еще продолжал сидеть.
— Парень, ты свободен.
— Я тебе не верю, ты надо мной издеваешься.
— Я тебе серьезно говорю: ты свободен, ты действительно свободен.
Франки сказал мне это и рухнул, упал в кресло и начал плакать. У меня также покатились слезы из глаз, когда я смотрел на своих родных. Я прижал Джаннину к своей груди и произнес ей на ухо: "Я свободен, я свободен, и я счастлив. Наконец-то ты сможешь увидеть меня на поле, с мячом. Наконец-то".
Продолжение следует.
Печатается с сокращениями.
