Я - Диего
Продолжение.
Начало в № 5, 10, 15, 20, 25, 30, 35, 40, 43, 48, 53, 58, 63, 68, 73, 78, 83, 88, 93, 98, 103
Повествуя в предыдущих главах о подготовке и выступлении сборной Аргентины на ЧМ-94, Марадона обошел вниманием существенный отрезок своей жизни. О том, как готовилось его возвращение в мир большого футбола и какие преграды ему пришлось преодолеть на этом пути, рассказывается в продолжении его автобиографической книги.
ГЛАВА 10
ФАТАЛЬНАЯ ОШИБКА СЕРРИНИ
Когда подошло время матча с Болгарией, вся команда уехала на стадион. Остался только я. Я захотел объяснить все аргентинцам. В отеле находился журналист Адриан Паэнса вместе с телеоператором с 13-го канала телевидения, с которым мы и отправились в номер Маркоса. Я сел на кровать, сделал глубокий вдох и сказал, что готов. И я сказал все, что думал, и сейчас могу повторить это одной фразой: "Я считаю, что сегодня мне отрубили ноги".
У меня не было желания говорить гадости, но я подумал, что люди заслуживают правды. Я начал с того, что говорил Маркосу перед тем, как сесть перед камерой, я говорил о том, что хотел бежать, тренироваться, что хотел летать по полю, но не знал, что делать! И мне дали по голове тогда, когда я только-только начал высовываться. Затем я сказал то, что помню и по сей день: "Когда меня поймали на наркотиках, я спросил судью: "Сколько я должен буду заплатить?" И я заплатил, платил два года, каждые два-три месяца сдавая анализы. Но теперь я их не понимаю; не понимаю, потому что у них нет никаких аргументов. Я верю в то, что правосудие будет справедливым, но в моем случае оно допустило ошибку"…
В этот момент я чувствовал, что больше уже не хочу никому ничего доказывать в футболе: мне отрубили ноги, мои руки опустились, а душа была разбита. Я был убежден, что уже искупил все свои грехи в Италии. Но оказалось, что ФИФА еще хочет моей крови, что им недостаточно моей боли. Они хотели еще!
Из номера Маркоса мы отправились в другой, смотреть матч по телевизору. Я пригласил пойти со мной небольшую группу журналистов, которые не поехали на стадион, а остались в отеле. Я сел на пол, прислонившись спиной к кровати, а телевизор стоял передо мной менее чем в полуметре. Начался матч, но я ни разу не крикнул, даже не сдвинулся с места. Футбол смотрел совершенно другой человек.
От той игры с Болгарией в памяти у меня осталась одна фраза, произнесенная Редондо. Фраза, которая, когда я ее пересказал достававшей меня расспросами Дальме, заставила плакать нас обоих. Фернандо сказал мне со слезами на глазах: "Диего, я искал тебя на поле и не мог найти. Я искал тебя весь матч". Что это означало? То, что сборная Аргентины превратилась в команду, которая играла по памяти.
Я выдержал только 25 минут перед экраном, после чего попросил прощения у всех присутствующих и ушел к себе в номер. Там я остался ждать возвращения ребят с матча. Единственное, чего я тогда хотел, — это улететь оттуда в Бостон, чтобы повидаться с Клаудией и девочками. Я чувствовал себя так одиноко, как никогда ранее.
Действия Хулио Грондоны в тот момент показались мне полностью адекватными, но по прошествии времени я уже так не думал. Более того, я считал, что он не смог защитить меня, как я этого хотел бы. Во-первых, я не употреблял кокаин, а во-вторых, это была непредумышленная ошибка Серрини! У меня закончился пузырек с лекарством, которое я привез из Аргентины, и мы купили здесь его американский аналог, содержавший минимальный процент эфедрина. Серрини же вместо "Ripped Fast" купил "Ripped Fuel", который также находился в свободной продаже. Оба назывались "Ripped", однако в состав второго входили какие-то травы, какое-то дерьмо, содержавшее эфедрин. Уже потом в Буэнос-Айресе с доктором Лентини мы провели анализы и обнаружили, что в этом лекарстве действительно была та гадость, что у меня обнаружили в Штатах.
Я ОТКРОЮ ИМ ГЛАЗА НА ПРАВДУ
Я никогда не буду плясать под дудку власть имущих, никогда. Почему? Потому что они грязные свиньи, которые живут по уши в дерьме и наживаются на чужой крови. Так они поступили и со мной, отняв надежду у целой страны и лишив всего человека, который в 34 года сделал невозможное, чтобы вернуться на свой прошлый уровень. Кому пришло в голову то, что я заменил кокаин эфедрином? Скажите, кому? Матч с Нигерией я закончил полумертвым, еле держась на ногах от усталости. Я попросил замену у Басиле, и он мне ответил: "Нет, нет, Диего, оставайся, негры нас зажимают, оставайся, пожалуйста!" Я набрал в легкие воздуха, ко мне пришло неизвестно откуда второе дыхание, и я остался. Но, клянусь своими дочерьми, я хотел уйти!
И после этого я сказал то, что сказал, — что мне отрезали ноги. Слишком многое для меня стояло тогда на кону: я хотел, чтобы один раз и навсегда аргентинцы почувствовали гордость за сборную, в составе которой играл Марадона. Мне стоило нечеловеческих усилий начать готовиться к Мундиалю, уехать в Ла Пампу, сбросить вес с 89 до 76 килограммов. Я так просил Бога о том, чтобы все получилось, но Бог… Бог либо был невнимателен к моим просьбам, либо был слишком занят, иначе бы он не допустил того, что сделали со мной эти динозавры — Блаттер, Авеланж, Юханссон. Они, кричавшие на всех углах о принципах "Фэйр Плей", забыли об одном человеке. Я ничего не принимал ради выгоды, ничего, и я не согласен с тем, что это была самая большая глупость в моей жизни — это была просто ошибка другого человека…
В США все были настроены против меня, вплоть до Оу Джей Симпсона. Все против меня одного. Единственными людьми, от которых я получил поддержку, были Басиле и мои товарищи по сборной. И никто больше.
Я продолжаю бороться за свое оправдание, потому что никогда не бывает поздно. Я преисполнен надежд, потому что еще живы люди, которые не могут спокойно спать, зная, что кое-кто сказал им: "Сделайте это с Марадоной". И они сделали это.
Мне хотелось бы раздобыть все те пробы, все те анализы (я это рано или поздно сделаю) и пойти в ФИФА. Пусть в 60 лет, но прийти туда, высадить двери ногой и открыть им глаза на правду!
ГЛАВА 11
ДИЕГО ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Скажите на милость, какой "номер один"? Сегодня и во все времена я — футболист номер 10 000, таковым я себя и считаю. Примерно так я ответил журналистам, когда один из них вдохновился моим очередным возвращением, на этот раз — в "Севилью".
Тогда я действительно чувствовал себя футболистом №10 000, да и разве могло быть иначе, ведь совсем недавно, 1 июля 1992 года, истек срок несправедливой дисквалификации, которую наложили на меня итальянцы. Наконец-то прошли 15 кошмарных месяцев, самых кошмарных месяцев в моей жизни.
Я вернулся из Италии 1 апреля 1991 года. Я не убежал, а вернулся. И сделал это потому, что не мог больше терпеть. Я на всю жизнь запомнил эту дату, потому что я не заслуживал того, чтобы покинуть Италию таким вот образом, как преступник. На той же неделе итальянцы объявили о том, что дисквалифицируют меня на 15 месяцев. Целых 15 месяцев мне не было дозволено делать то, что я умел делать, — играть в футбол! Это было жестокое и несправедливое наказание, правомерность которого сейчас, слава Богу, подвергается сомнению.
Я вернулся в Буэнос-Айрес, где планировал наконец-то найти мир и спокойствие, а вместо этого опять оказался в пекле войны… В те дни, что я находился в добровольном заточении в собственной квартире, я впервые задумался о том, чтобы вернуться. Я сидел в комнате и прислушивался к шагам в коридоре, думая, придет ко мне кто-нибудь или нет. Не знаю почему, но я уставился в стену, ожидая, что сейчас в дверь кто-то войдет. И вошел Маркос Франки, который сказал мне: "Диего, ты будешь играть на Мундиале". Так он мне сказал, на что я ответил ему, что он сошел с ума, хотя где-то в глубине души я понимал, что это не такая уж и глупость, что мое возвращение вполне возможно.
9 июля, как я помню, стало для меня огромным праздником. Я впервые сыграл в футбол, хотя это произошло не на поле, а на мини-футбольной площадке. Мы выиграли со счетом 11:2, а наша команда, "Парке", стала чемпионом Метрополитано по мини-футболу. Этот титул заслуживает того, чтобы находиться в моей коллекции, пусть я провел всего лишь один матч.
3 августа 1991 года, в субботу, в день рождения моей матери, я принял участие в благотворительном матче, весь сбор от которого пошел в пользу больницы Фернандеса, чтобы они могли приобрести новый томограф, в котором очень нуждались. Руководство "Бока Хуниорс" позволило мне потренироваться вместе с игроками первой команды, которую возглавлял Табарес. Как же они тогда заартачились, обвиняя попутно меня в том, что я их отвлекаю, мешаю им сосредоточиться, являюсь для них обузой. Мать вашу, я столько сделал для "Боки", так почему же "Бока" не может протянуть мне руку помощи?!
Так или иначе, я сыграл в той встрече, за которой наблюдали переполненные трибуны, и это было мое первое возвращение на зеленый газон. Боже мой, что я тогда чувствовал! Я обратился к зрителям с просьбой, чтобы они забыли обо мне и думали только о том, что это действо затеяно ради помощи больнице. Однако для них это означало, что Диего вернулся и теперь все будет хорошо.
Я БУДУ ИГРАТЬ НАЗЛО ФИФА
Следующий мой выход на поле состоялся в 1992 году, в апреле, но вышло все гораздо хуже. Я сыграл в матче, проводившемся в честь Хуана Фунеса, который выступал за "Ривер" и считался экстраординарным игроком, но в тот момент он боролся за свою жизнь. Он проходил курс лечения в санатории Гуэмес, пытаясь спасти свое больное, разбитое сердце. Видеть этого добродушного медведя лежащим на кровати было очень больно. И в последний день его жизни, 11 января, я находился рядом с ним, у его кровати. Хуан позвал меня потому, что захотел меня увидеть, и сказал мне, что всю жизнь мечтал о машине "Мерседес-Бенц" красного цвета. Я успокоил его: "Хуан, не переживай, у меня есть знакомые, которые подберут тебе красный "Мерс". И вскоре он умер, умер, можно сказать, прямо у меня на руках.
С этого момента я стал думать о матче в его честь, несмотря на то, что я все еще был дисквалифицирован. Эта игра проводилась не под эгидой ФИФА, а задумывалась как дань памяти одному футболисту. И я знал, что если заявлю о своем участии в игре, на трибуны придет больше народу и соответственно выше будет доход, который пойдет в пользу семьи Фунеса.
Когда уже все было готово к проведению матча, меньше чем за день до назначенной даты, в среду, 15 апреля, пришел факс, проклятый факс из ФИФА. Клянусь, сначала я не мог в это поверить, я подумал, что это чья-то шутка, пусть глупая, но шутка. В этом факсе, направленном на имя Хулио Грондоны, говорилось о том, что им известно о моем намерении принять участие в этом матче. И заканчивался он следующей угрозой: "В любом случае, даже во благо семьи скончавшегося игрока, присутствие на поле Марадоны вместе с игроками, входящими в Ассоциацию аргентинских футболистов, может повлечь за собой ужесточение санкций со стороны ФИФА". В очередной раз меня заставили почувствовать себя преступником, и я сказал Франки: "Ладно, Маркос, передай Грондоне, чтобы не беспокоился, а то еще наложит в штаны. Я не буду играть. Но скажи ему, что я так поступаю ради того, чтобы не усложнять жизнь остальным игрокам, а не потому, что этого хочет наша федерация или ФИФА. Давай, дуй, скажи ему это".
Тем временем мои ребята вмешались в это дело, и Руджери обратился к Грондоне, чтобы мне разрешили играть. Грондона от него отмахнулся, как от назойливой мухи, хотя впоследствии захотел объясниться по этому поводу. Сперва он заявил Руджери, что ни за что не позволит мне сыграть, а потом предложил ему 50 000 долларов для оплаты пребывания Фунеса в санатории. Кроме того, Грондона завел речь о переносе матча на июль, когда должна была закончиться моя дисквалификация, а в конце аудиенции попрощался с ним следующим образом: "Диего не может играть. Если он это сделает, за последствия будете расплачиваться вы".
Руджери отправился в отель. Там находились футболисты, которые должны были принять участие в этой встрече, всего 41 человек. Когда он поведал подробности своей встречи с Грондоной, Наварро Монтойя заявил мне: "Диего, теперь ты просто обязан сыграть во что бы то ни стало". Если до этого я не произнес ни единого слова, то теперь уже не выдержал: "Да, я буду играть, и мы порвем им задницу".
Продолжение следует
Печатается с сокращениями
