Добровольский стал другим

Олимпийский чемпион Игорь Добровольский ушел из футбола навсегда. Он живет в Мадриде, его дочери говорят на испанском языке, две из них носят французские имена. Семью Добровольских на Западе все устраивает, и Игорь уже не представляет, сможет ли он когда-нибудь вернуться на родину - родину, которой отдал столько сил и здоровья. Тем не менее на вопрос, счастлив ли он, Добровольский ответить так и не сумел. Он жалеет о многом и часто вспоминает свое советско-российское прошлое.

ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ ПЫТКИ

— Вы довольны тем, как сложилась ваша карьера?

— Считаю, что я вправе был рассчитывать на большее, но допустил слишком много роковых ошибок. Если бы можно было начать жизнь заново, то я в ряде спорных ситуаций принимал бы диаметрально противоположные решения. Прежде всего они бы касались моей заграничной деятельности. Я бы точно не стал менять клубы как перчатки, а предпочел бы стабильность. Переезды, изучение незнакомых языков, привыкание к новым клубам сыграли со мной злую шутку.

— Наверняка больше всего корите себя за то, что покинули Апеннины?

— Возможно, что именно та ошибка и предопределила мою заграничную судьбу. У меня был четырехлетний контракт с "Дженоа", и никто меня из лучшего национального первенства мира не выгонял. Но я решил искать счастья в другой стране... Жалею о том, что расстался с марсельским "Олимпиком", в составе которого выиграл Лигу чемпионов. Там у меня был контракт на два года, но я отправился в Испанию... С мадридским "Атлетико" я юридически связал себя на такой же срок и, не дождавшись его истечения, вновь решился на смену обстановки. Я достиг предварительной договоренности с другим клубом и поехал в сборную на матч с Сан-Марино, который мы выиграли (7:0). Однако в той встрече мне не повезло. Я получил тяжелейшую травму и оказался предоставлен сам себе. С тех пор на свой уровень я вернуться так и не сумел.

— Не жалели о том, что поехали на тот ничего не значащий матч? Ведь сборная России без труда переиграла бы санмаринцев и без Добровольского.

— Защищать честь страны я был готов ехать в любой момент. На что и с кем играть, мне было не важно (кстати, я уже не помню, в рамках какого отборочного турнира с Сан-Марино мы "сражались"). Для меня существенно только то, что я носил футболку сборной. Да к тому же в той игре никто не был виноват в моей травме — она стала следствием несчастного случая на производстве. Обычное дело.

— До того момента судьба вам вроде бы благоволила?

— Я бы так не сказал! По молодости страдать меня заставляли пахи. На старости лет (произнеся это слово, Игорь долго смеялся, видно, в свои 33 к нему еще не привык) я понял, что футбол начинает всерьез сказываться на здоровье. После уже упомянутой травмы я все-таки еще года полтора поиграл. Но это была настоящая пытка! После каждой тренировки я вынужден был час-два лежать и ждать, когда же боли стихнут. А как мои ноги реагировали на колебания погоды! В ответ на тепло, на холод, на дождь, абсолютно на все изменения они начинали нестерпимо ныть. И в конечном счете после долгих мытарств из-за крестообразной связки колена я вынужден был завязать с футболом.

— Когда только входили в большой спорт, задумывались, чем это может обернуться в плане здоровья?

— Конечно, нет! Полагаю, ни один спортсмен об этом не думает! Ты молод, полон сил, играешь, все у тебя получается, ты одержим профессиональным ростом и победами. Какие тут могут быть мысли о чем-то плохом! Да и потом, если ты будешь размышлять о возможных травмах, о том, как их избежать, то рискуешь прописаться в больнице. Человек так уж устроен.

ОТ АРМЕЙЦЕВ ПРЯТАЛСЯ В КУСТАХ

— Вернемся на полтора-два десятка лет назад. Сложилось впечатление, что уже в раннем детстве вы купались в лучах славы. Когда поняли, что обречены на широкую футбольную известность?

— В детские годы у меня действительно что-то получалось лучше, чем у сверстников. Но ни в каких лучах я не купался, мне вообще не давали почувствовать, что я талантлив. Все дело в менталитете. Русский человек сдержан на похвалы. Это на Западе если ребенок красивый, то ему так и говорят, что он красивый. Если парень классно играет в футбол, то от него никто этого не скрывает.

Что же касается моего осознания обреченности на известность, то она пришла ко мне в 17 лет, когда я дебютировал во второй лиге. У меня сразу же пошло, я стал много забивать и быстро понял, что смогу проявить себя и на более высоком уровне.

— Естественно, что через год вы перебрались в "вышку". Но московское "Динамо" той поры — явно не самый серьезный уровень. Так почему вы выбрали его, а не Киев или "Спартак"?

— Я приехал в Киев к Лобановскому и почти сразу же оттуда сбежал — испугался. Опытные футболисты "Нистру", которым было лет по 35 и к мнению которых я прислушивался, объяснили мне, что в Киеве меня в лучшем случае года два, а то и три будут обкатывать в дубле. Я же сразу хотел играть в настоящий футбол в высшей лиге. И поэтому выбрал из всех команд с именем самую бедствующую. Малофеевское "Динамо" с большим трудом удержалось в элите, и шансов стать там основным игроком мне представлялось гораздо больше. Но все было не так просто. Предстояла служба в армии, а это значит, мне грозил переход в ЦСКА. Люди из ЦСКА никогда не спрашивали мнения игрока, они просто приезжали и забирали его. Мне ничего не оставалось, как скрываться. Я прятался на базе, после игр прямо в форме убегал со стадиона, сигал через забор, отсиживался в кустах. В общем, армейцы поймать меня так и не смогли. В итоге они приехали на переговоры с руководством "Динамо". А поскольку "Динамо" тоже соответствующее ведомство, то было решено сделать исключение: поделить двух молодых, талантливых игроков — Пятницкого и Добровольского. В результате Андрей оказался в ЦСКА, а я надел бело-голубую футболку.

— Знаю, что вас приглашал и Бесков. Почему не захотели пойти к нему?

— К Бескову в "Спартак" я бы пошел без вопросов. Но в то время когда функционеры красно-белых меня разыскивали для обстоятельной беседы (на предварительной я обещал подумать), я был в бегах. Сидел в каких-нибудь кустах, и найти меня они не смогли. А потом "поезд ушел".

Я, БЕСКОВ, ЛОБАНОВСКИЙ И ДРУГИЕ

— Однако спустя семь лет вам все же довелось поиграть под руководством Бескова. На своем веку вы столкнулись со всеми известными отечественными тренерами вашего времени. Кто из них ваш самый любимый?

— Я уверен, что для 95% игроков, работавших с Бесковым, Константин Иванович является откровенно нелюбимым. Потому что с ним очень тяжело. Это действительно так. На мой взгляд, тренер не обязан разговаривать с футболистами по душам и делать им какие-то послабления. Я не могу назвать Бескова своим обожаемым тренером, но считаю его одним из самых великих. Для меня Константин Иванович — лучший. Лобановский тоже великий, но мне его взгляды на футбол не так близки. Я игрок другого плана, хотя и в его тактическую модель я всегда вписывался. Никогда не забуду его объяснения о том, как я должен играть. "Все просто, — сказал мне Валерий Васильевич, — если твоя команда наступает по флангу, то беги в такую-то зону и замыкай прострел. Если атака из глубины поля, то делай рывок и предлагай себя партнеру для передачи. Если атакует соперник, то делай все, чтобы из-под тебя не забили. В остальное время импровизируй". Для того чтобы выполнять эту вроде бы незамысловатую установку, надо было обладать лошадиным здоровьем. Отрабатываешь в обороне — атакуешь, отрабатываешь — атакуешь.

— Но вы все равно находили возможность для импровизации. Лобановский вам за это претензий не предъявлял?

— Он никогда меня не ругал и никогда не хвалил. Я всегда делал то, что он требовал. Я сознавал, что являюсь то ли колесом, то ли винтиком в созданной им машине, и если я буду сам по себе, то машина развалится. А быть свободным художником у Лобановского было невозможно. Он одному Заварову разрешал действовать по обстановке, да и то сомневаюсь.

— Тем не менее, несмотря на такое ваше послушание, создалось впечатление, что вы частенько выходили за установленные рамки, из-за чего у вас случались конфликты с наставниками (речь не о Лобановском).

— Рта тренерам я не закрывал, но свои убеждения отстаивал. Конечно, не было такого, что мне говорили: вот это черное, а я упирался, как баран, и отвечал: нет, это белое. Просто частенько бывало, что по всем схемам и по подсказкам тренера я должен был отдать передачу вправо. И партнеры ее ждали. Но я рисковал и отдавал в центр. После чего мы забивали. После игры наставник мне говорил: "Почему ты сделал не так, как полагается? Отдать вправо было надежнее. Через центр же пас никак не проходил. Ты не имеешь права так рисковать". "Посмотрите на табло", — говорил я вместо оправдания. Из-за этого возникала некоторая конфронтация, но сор из избы никто никогда не выносил. Ну разве я заблуждался? Без риска не бывает забитых голов.

— Откуда у человека берется тяга к нестандартным действиям — от природы?

— Да, но она помогает только на начальной стадии. А потом идет тяжелейшая работа. По крайней мере я всегда вкалывал до седьмого пота и физически был одним из самых сильных. Но у многих почему-то сложилось мнение, что Добровольский — стоячий футболист, который играет только на таланте и не участвует в черновой работе. Я никогда ничего не говорил в ответ. Мне было смешно. Если бы я был таким пижоном, то никогда в жизни не играл бы у Лобановского в сборной. Для него сам по себе талант ничего не значил. Я выступал у Валерия Васильевича четыре года и ни разу не слышал, как он повышает голос. Он на тренировках слова не говорил человеку, не предъявлял тому никаких притензий. Просто, если человек плохо работал, жалел себя, то в день игры не находил свою фамилию в составе. А потом больше и не приглашался в команду.

НЕ ИМЕЮ ОТНОШЕНИЯ К ФУТБОЛУ

— Вы около десяти лет живете за границей. Она вас изменила?

— В человеческом плане процентов на семьдесят. Отношение к жизни поменялось напрочь. Самое интересное, что весь Запад на одно лицо. Я не вижу различий между Францией, Испанией, Италией. Но как же они все вместе отличаются от бывшего СССР! Привыкание далось мне непросто. А вот с изучением языков проблем не возникло.

— Задатки к иностранным языкам у вас были со школьной скамьи?

— В школе я практически не учился. На первом месте был футбол. А уроки по остаточному принципу — две сорокапятиминутки в день, как на зеленом поле. Экзаменов не сдавал. В это время обычно выступал на каких-нибудь спартакиадах. Например, из таких предметов, как физика, химия, ничего не усвоил. Хотя, наверное, все-таки чему-то меня научили. По крайней мере писать и читать я точно умею.

— Вряд ли вы захотите, чтобы ваши дети пошли по вашим стопам. Скорее всего, приложите все силы для того, чтобы они получили хорошее образование?

— Безусловно, но и спорт им не должен быть чужд. Сейчас в эту минуту, когда я с вами разговариваю по мобильнику, моя старшая дочь Дарина (ей 6 с половиной лет) играет в теннис и, кажется, делает это неплохо.

— Почему вы ее назвали таким необычным именем?

— По словарю русских имен выбирали — понравилось. Две другие дочурки — Николь и Кристель носят французские имена. Младшей девочке год и три месяца — она пока не говорит. Две другие знают русский и испанский языки.

— Три девчонки. Вы так и хотели или все-таки надеялись, что жена подарит вам сына? Ему бы вы смогли передать свое мастерство.

— Я всегда мечтал о дочерях. Так получилось, что я рос и жил в мужском обществе. Братья, партнеры по команде. Мне не хватало ласки и уюта. Сейчас все это у меня есть. Если бы у меня родился парень, а не дочка, я, наверное, больше бы потерял, чем приобрел. Я живу для своих девчонок. Семья для меня — все.

— Для полного счастья нужна и любимая работа. Как обстоят дела с этим? Футбол вас окончательно потерял или вы себя еще в каком-нибудь качестве проявите?

— Для футбола я теперь посторонний человек. То, чем я занимаюсь сейчас, к нему не имеет никакого отношения. Я, конечно, был бы не прочь попробовать себя в качестве функционера, агента или тренера, но в Испании это малореально. Здесь своих ветеранов девать некуда, а иностранцы и подавно никому не нужны. В России мне было бы гораздо легче себя проявить, думаю, мой опыт там бы пригодился.

— Так в чем же дело? Может, вернетесь?

— Хотелось бы... Но существует много "но", и любовь к футболу их не перевесит. Я уже больше десяти лет за границей, да и в родном отечестве многое поменялось. Я стал другим и уже, наверное, не смогу жить в России. Мне придется опять полностью перестраиваться. Да и о будущем дочерей надо не забывать.

— А какова на этот счет позиция вашей супруги?

— У моей жены нет позиции. Куда я, туда и она. Переезды она никогда не обсуждала, а просто следовала за мной.

— Мы немного отклонились от разговора о вашей нынешней работе. Скажите, вы прочно стоите на ногах или ваше дело только в зачаточной стадии?

— Земля-то крутится, и я не могу быть уверенным, что в какой-то момент она не уйдет из-под ног. Пока же меня все устраивает.

— В Мадриде вас узнают?

— На популярность я и на пике своей карьеры не обращал внимания. А теперь-то уж и подавно. И потом, какая тут популярность? Я уже столько не играл! В общем, сейчас живу спокойно, как нормльный человек, не имеющий никакого отношения к футболу.

Я НИЧЕГО НЕ ВЫИГРАЛ, МНЕ БОЛЬНО

— Что вам чаще всего напоминает о вашем прошлом? Может, висящая на стене олимпийская золотая медаль?

— Мое олимпийское золото хранится у мамы, дома. А к своим наградам я равнодушен. По крайней мере не настолько их боготворю, чтобы вешать на видное место. Впрочем, медалей-то у меня совсем немного. Еще штуки четыре, выигранных с "Динамо". Но они не золотые. Одна из них находится у меня в Испании, остальные составляют компанию олимпийской. А о футболе мне чаще всего напоминает боль — моральная. Ведь я ничего в своей жизни не выиграл, в смысле страна не выиграла. Олимпиада — это не то, самое главное в жизни футболиста — чемпионаты мира и Европы. Там-то мы лавров не снискали. Со сборной вообще все получилось далеко не так, как могло бы. От этого осталась неугасаемая досада. Когда смотрю чемпионаты мира, испытываю необычные чувства. Мне остается только радоваться за людей, что они имеют возможность бороться за самое выдающееся звание в нашем виде спорта. Я очень надеюсь, что подрастающее российское поколение будет более удачливое, чем наше. Страна нуждается в громких победах! Желаю нашим игрокам избежать тех ошибок, которые допустил я.

— Может, вы родились не в свое время?

— Я на жизнь не грешу. Не думаю, что другие отечественные поколения более удачливыми. А у меня были и очень яркие минуты. Мне есть что вспомнить.

— И напоследок самый неоднозначный вопрос: уход из футбола вам дался тяжело?

— Как ни странно, нет. Все равно заканчивать когда-нибудь пришлось бы. Если бы я остался, то был бы сейчас рядовым игроком, одним из многих. Лучше уж совсем без футбола...